Внук золотого короля
Шрифт:
Володя, во-первых, поражен был бесконечным водным простором, открывшимся перед ним, но особенно изумило его неимоверная величина океанского парохода. Он ходил по палубе и никак не мог себе представить, что он находится на судне, среди океана. Ему все казалось, что это какой-то город, который одним своим боком, наверное, примыкает к суше. Только когда он увидел вдали такой же огромный пароход, величаво плывший им навстречу и обкуривавший небо из толстых высоких труб, он сообразил, что и сам он тоже плывет на таком же пароходе.
Один
Ринган разрешил ему послать матери краткую записку: «Жив, еду в Америку. Володя».
Письмо опустил он в Нью-Йорке.
В Нью-Йорке он едва не отвертел себе голову, любуясь небоскребами, которые словно огромные башни уходили в голубую высь.
Но Ринган не дал ему времени заниматься осмотром города. Приехав утром, они уже днем неслись по Тихоокеанской железной дороге в сумасшедшем экспрессе, который почти нигде не останавливался и даже воду брал на ходу особыми помпами.
Из окна видны были бесконечные поля пшеницы, разделанные ровно, как шахматные доски. Огромные тракторы ковыляли на них по всем направлениям, издали напоминая стада каких-то сказочных животных.
Ринган нервничал. На каждой большой станции он спрашивал, нет ли ему телеграмм, и сам посылал депеши. Нойс хладнокровно курил трубку и давал Володе уроки английского языка.
На пятый день к вечеру на одной станции подали Рингану срочную депешу. Прочтя ее, он побледнел, послал ответ и внезапно стал очень злым и суровым.
Когда Володя спросил его, как называются горы, видневшиеся вдали, он грубо огрызнулся на него, поднял воротник пиджака и сделал вид, что спит. Нойс тоже нахмурился и все качал головой, словно не одобрял медлительности поезда. Но экспресс мчался, как буря. У Володи даже дух захватило, когда он подумал, что бы случилось, если бы поезд вдруг сошел с рельс. Вот была бы каша. Бррр...
Наступила ночь, и вдали, все разростаясь и разростаясь, начали сверкать огни. Рельсы расползались кругом. Тысячи товарных и пассажирских вагонов толпились на них, маневрировали огромные красавцы-паровозы. Пестрели огни семафоров. Наконец поезд с грохотом влетел под купол вокзала.
У Володи голова шла кругом от этого двухнедельного путешествия, но едва он успел размять ноги на вокзале, как снова уже мчался в огромном крытом автомобиле, и хотя они неслись, как угорелые, Ринган беспрестанно кричал шофферу в рупор: «Скорее! Скорее!»
Володя едва стоял на ногах, когда Томас Ринган тащил его за руку по роскошному, ярко освещенному залу дворца. Он слышал вокруг удивленный ропот, видел смутно людей, с любопытством и удивлением глядевших на него.
Он очутился вдруг в большой полутемной комнате, где на огромной постели лежал бледный худой старик, которого поднимали за плечи какие-то два человека. Старик протянул свою худую руку к одному из трех странных барабанов на колесиках и словно готовился вынуть из него что-то.
— Папа! — крикнул Ринган. — Папа!
И затем.
— Аоумайэоуа!
Старик вздрогнул, и глаза его с какою-то дикою жадностью уставились на Володю... Все бывшие в комнате замерли. Джек — один из народных представителей — хлопнул себя по бедрам да так и застыл, выпучив глаза и бессмысленно улыбаясь.
Томас Ринган между тем подтащил Володю к старику, продолжая бормотать что-то, и быстро расстегнул и развел курточку и рубашку на груди у мальчика.
Старик вскрикнул. Он схватил Володю за руку и все глядел, глядел на него.
Томас сделал повелительный жест...
Урны укатились. Народные представители и вся их свита вышли на цыпочках из полутемной спальни. В зале царило уже невероятное волнение, которое, словно по радио, мгновенно передалось толпе, стоявшей у ворот.
— Внук нашелся! Отменили жеребьевку!
— Жулик! Слова не сдержал.
— Да ведь внук!..
— К дьяволу внука!
— А!.. О!.. Черти! Мерзавцы!
На шоссе творилось нечто невообразимое.
Все журналисты, бродившие у ворот, вдруг вскочили на мотоциклеты и устремились в город. Это была неслыханная бешеная гонка, лавина ревущих мотоциклов, перед которой в ужасе расступались все, предпочитая свалиться в канаву, чем остаться на шоссе с переломанным хребтом.
Возбуждение толпы у ворот достигло таких пределов, что был вызван наряд конной полиции. Всем было ясно: пять миллиардов проехали мимо носа.
VI. Шутка смерти
А Володя стоял перед стариком и только моргал глазами.
Джон Ринган удалил всех из комнаты, в том числе и своего сына. Он дрожащими руками гладил мальчика по голове и внимательно его разглядывал.
Володя был до крайности сконфужен. Он вдруг подумал, что им воспользовались для устройства каких-то своих дел и заставили его играть перед этим стариком довольно некрасивую и даже гнусную роль. «Сказать ему, что это обман», подумал он, но тут же сообразил, что он никак не сумеет объяснить это, старик ведь не знает по-русски, а тех уроков английского языка, которые он получил в дороге, было, конечно, еще недостаточно для выражения такой трудной мысли. «А потом, как знать, — пришло ему в голову, — может, я и в самом деле не я. Разве я помню, что было со мною, когда мне было два года!» К довершению всего он так устал, что едва стоял на ногах.
Несмотря на нервный подъем, который он испытывал, он чувствовал, как глаза его против воли смыкаются, а нижняя челюсть так и тянется зевнуть во всю глотку.
Старик улыбался, глядя на него.
За дверью между тем в опустевшем зале (в нем были теперь лишь Томас, его жена, Томсон, Нойс, врачи и два-три лакея) наследники проявляли крайнее волнение.
— Я не понимаю, — говорил Томас, — пора приступать к составлению завещания. Ведь он может умереть с минуты на минуту.
— Да, но как напомнить ему об этом?