Внутренняя комната

Эйкман Роберт

— Скажи, что нужно делать, — предложила я, — и я сделаю.

— Спасибо, — ответил он, затачивая карандаш специальным инструментом, — но это работа для одного человека. По сути. Я потом покажу, как это делается, и ты начертишь другое здание, если захочешь.

Ещё некоторое время я осматривала и ощупывала мой дом, пока Константин не дал ясно понять, что я ему мешаю. Я вышла, переобулась и поставила чайник в ожидании маминого прихода и нашего вечернего чаепития.

Когда Константин спустился к нам (мама звала его трижды,

но это было в порядке вещей), он сказал:

— Знаешь, сеструля, тут какая-то отмочка.

— Не употребляй жаргон, — сказала мама, — и не называй так свою сестру.

Он ответил, как отвечал всегда, когда она его отчитывала:

— Прости, мама.

Затем он сунул мне в руки чертёж.

— Смотри, здесь кое-чего не хватает. Видишь? — он указывал куда-то огрызком изумрудного карандаша со следами зубов.

Конечно же, я не увидела. Я ничегошеньки в этом не понимала.

— После чая, — сказала мама. Она вкладывала в такие знакомые слова не материнскую, но императорскую твёрдость.

— Ну, мамуля… — начал упрашивать Константин.

— «Мама», — сказала мама.

Константин принялся выуживать из тарелки цветную капусту.

С невозмутимостью (или, говоря обо мне, с её видимостью) мы приступили к еде. Моя альтернативная личность, хотя и пережившая отказ Константина от помощи, начала угасать.

— Так чем ты там занимаешься? — в конце концов, спросила мама. — Это напоминает Розеттский камень.

— Я снимаю аксонометрический слепок с подарка Лены.

— И?

Но Константин уже не спешил излагать свою теорию. Он сунул в рот кусок ржаного хлеба, намазанного домашним сыром, а затем тихо сказал:

— Я сделал примерный набросок, но комнаты в доме не сходятся. По крайней мере, комнаты на первом этаже. Похоже, что наверху всё в порядке. В этом-то и отмочка. Прости, мама.

Всё это он произнёс с полным ртом, и теперь набил его ещё плотней.

— Что это за чушь?

Мне показалось, что мама уставилась на него совершенно не похожим на неё взглядом.

— Это не чушь, мама. Конечно, я не измерял его — да и как его измеришь? Но не зря же я учился аксонометрии. На нижнем этаже есть участок, до которого я не могу добраться. Что-то вроде секретной комнаты.

— Покажи.

— Хорошо, мама.

Константин отложил недоеденный хлеб. Он поднялся, чуть побледнев, и через стол протянул ей чертёж.

— Нет, не это. В этом я не разбираюсь, и не думаю, что ты разбираешься.

Лишь изредка она говорила в таком тоне с моим отцом.

— Покажи мне на доме.

Я тоже встала.

— Оставайся здесь, Лена. Долей воды в чайник и вскипяти.

— Но это мой дом. Я имею право знать.

На её лице появилось более знакомое выражение.

— Да, Лена, — сказала она. — У тебя есть право. Но, пожалуйста, не сейчас. Я тебя прошу.

Я улыбнулась ей и взяла чайник.

— Идём, Константин.

Я задержалась на кухне, чтобы мама не решила,

будто я подслушиваю или хотя бы проявляю чрезмерное нетерпение — я знала, что это могло её расстроить. Я никогда не стремилась выведать то, что она хотела утаить от меня, а услышав «всему своё время», не спрашивала, что это значит.

Впрочем, они ушли ненадолго: чайник ещё не успел заворчать, когда красивый мамин голос позвал меня обратно.

— Константин совершенно прав, — сказала она, когда я появилась за столом, — и я не должна была сомневаться в нём. Дом построен странным образом. Но и что с того?

Константин сидел, не прикасаясь к еде.

— Я рада, что ты хорошо учишься и знаешь такие полезные вещи, — сказала мама.

Она хотела сменить тему, и мы её сменили.

Действительно, к этому вряд ли можно было что-то добавить. И всё же я дождалась момента, чтобы остаться наедине с Константином — момента, который из-за непривычного отсутствия отца представился лишь с наступлением темноты.

И когда, как того и следовало ожидать, Константин не сообщил мне ничего нового, мной овладела в высшей степени беспричинная уверенность в том, что они с матерью вместе хотят утаить от меня какой-то секрет.

— Но что там было? — наседала я на него. — Что случилось, когда вы были там вдвоём?

— А ты как думаешь? — ответил Константин, желая, как мне казалось, чтобы мама вошла в комнату. — Она убедилась, что я был прав, вот и всё. Да и что с того, в конце концов?

Этот последний вопрос лишь подтвердил мои сомнения.

— Константин, — сказала я, — мне нужно что-то сделать?

— Можешь взломать его, — ответил он почти раздражённо.

Но, реши я даже последовать его совету, меня избавило бы от хлопот совершенно непредвиденное происшествие. Когда на следующий день я вернулась из школы, мой дом исчез.

Константин сидел в своём привычном углу, в этот раз поглощая греческие парадигмы. Не заговорив с ним (когда он работал, это было в порядке вещей), я направилась прямиком в главную гостевую. Широкий сосновый стол, уже не начищенный до блеска, как когда-то, был пуст. Место, где раньше располагался мой дом, отчётливо выделялось, будто и в самом деле какой-то джинн унёс стоявший здесь дворец. Но я не видела никаких следов его перемещения: ни царапин на дереве, ни отпечатков ботинок, ни отвалившихся фрагментов.

Константин был неподдельно удивлён этой новостью. Но я ему не поверила.

— Ты знал, — сказала я.

— Конечно, не знал.

Он всё же догадался, о чём я думаю.

— Я не знал, — повторил он.

В отличие от меня (при случае), он всегда говорил правду.

Собравшись с духом, я выпалила:

— Они что, сами это сделали?

Я почувствовала неизбежный страх, но в каком-то смысле и облегчение.

— О ком ты говоришь?

— О них.

Я напрашивалась на насмешку, но Константин был добр.