Внутри звездопада

Горбунова Алла

Пробуждение леса

* * *

шла бабушка-верба с горбом из снеганаклонялась к земле и вовсе упалаа весна пришла – горб растаял и всталадевушкой, оглянулась:у подруги-ивы на ветвях серебряные пуховкиземля – как жираф в проталинах пятенждёт пыления орешникаи жениха медвежьего

* * *

иные спали глухо и крепков чешуйчатых робах почека кое-кто оставался зелёнымпод снегом, как толокнянкапроснулась от яркого светаберёза – по ней ползёт жукжаль тех, кто в начале летаумрёт, как гусиный лук

* * *

в устье зимы снег

состоит из началвесны: иглы, шишки, ветки с кустав истоке весны земля – последний причалпоследнего снега кускауже он ручей – для него началась жара,а для цветов не кончились холода,ночью снится посконный мужицкий рай,старый крест, вечная воля и борода

* * *

осина на вырубкеольха на пожарищеберёза на брошенной пашнецветут в разноцветных серёжкахпередают друг другу привет по ветру– хорошо на пожарище?– привольно на брошенной пашне?– светло на вырубке?на пожарище пахнет скорбью и одиночествомна брошенной пашне пир сорняков и грачейна вырубке солнце греет старые чёрные пни

* * *

в ночной печи горят берёзовые дроваутром после дождя на крыльце цветные разводы —золотой пыльцой написанные словао первозданной тоске, растворённой в природежреческие словав дыме кострапокуда мы закрываем печной заслон испим в тепле как звери в логове до утраи другие словапишут звёзды на наших ладонях

* * *

после зимына сосне распустились почкии там оказалисьлистья!

«Лес был светел и пуст…»

лес был светел и пустно в нём поднималась силапервобытных могучих чувствчто, как птенца, поиластал он тенист и густвскормлен стихией сам'oйтёмной природой чувствматеринской тьмойчерёмуха на сыройопушке лесноймедоносит сладко от злойпоэтической силы егобыл лес лыса стал в волосах до пяткак в поэзии смысллес творит себякак брусничный холмв сосняке сухомв белых цветахлес творит себя

Лесная колыбельная

дрозд клюёт блестящуючёрную крушинувящую гудящуючёрную кручинупахнет сыростью, мышинымзапахом лесным,дрозд дождя клюёт крушинуоблака темныслушай, кошка,где-то в полемышка тебя ждётслушай, мышка,это кошкасквозь кусты идётпосле полымя дневногоморось темнотыдело дождика лесногопотушить цветы

«у каждой иголки сосны…»

у каждой иголки сосныесть своя парадаже после смертиони отпадают вместе(в Аду нет сосны,она не выносит серу,сосна – один из вернейшихпризнаков Рая)сосны – это любовьа ещё есть эротикамилых родинокна руках бересклета

«не знает „до“ и „после“…»

не знает «до» и «после»нерастворимая среди причин и следствийабсурдность Тертуллиана:единожды из рук моих выпала на пол кружкасемь лет прожила я с мужемдесять минут мерила температурупять раз пред глазами моими вставали горыдевять озёр я находила в лесу на дачеединожды тысячекратно ни разуабсурдно неповторимо

«прекрасна коробка с пуговицами и нитками…»

прекрасна

коробка с пуговицами и ниткамив ящике наверху серванта —это будет всегда,нет ничего другого,ты хочешь делать одно, другое —это не нужнони для чего другого нет в Боге места:ни для любви и дружбы,ни для труда и молитвы,лишь для прекрасной коробки с пуговицами и ниткамив ящике наверху сервантаодно только дело, одно на века безделье:пуговицы блаженства, нитки блаженства,вдевать нитки блаженства в пуговицы блаженства и снованитки блаженства в пуговицы блаженства

III

Жирный в утреннем свете

Жирный в утреннем свете [1]

(японская песенка)

Я просыпаюсь в утреннем светеЯ просыпаюсь весной в похмельеВ ресентименте и одиночествеЖирный в утреннем светеСвет весны проникает в моё окноЗаливает мою постельЯ просыпаюсь небритый потныйЖирный в утреннем светеЗа окном утренний дождик и пение птицЧто-то благоухает что-то цвететМашины и мокрый асфальт и яЖирный в утреннем светеМоё тело голое на постелиСветлые тени ползут по стенамЯ пью утренний кофе и ем круассанЖирный в утреннем светеКаждую складку моего телаПроницает утренний светПреображенный сияющий яЖирный в утреннем светеС маленьким членом между ногС мягким, уязвимым таким животомС катышками в пупке на простынеЖирный в утреннем светеВот он весь я как на духуНи тени щадящей милосердной лжиБез одежды без воли без любвиЖирный в утреннем светеВ моем похмелье цветет сиреньПоливальная машина дождяВ моем похмелье нет тебя я одинЖирный в утреннем светеПеред лицом нового дня, космической чистотыПеред лицом тщеты и божестваВ моей сперме в моём потуЖирный в утреннем свете

1

Это стихотворение имеет следующую предысторию. Есть песня японского музыканта Kazuki Tomokawa «Fat in the morning light». Эта песня на японском, и я не знаю, о чём там поётся, но, исходя из названия, я позволила себе предположить, каким бы мог быть текст подобной песни, и написала это стихотворение.

Мачеха

когда умираетдобрая мать,дав на прощаниеклубок ниток и куклупоявляетсядругая женщина —чудовище искажённого материнства,она как мать(играет такую же роль)но не обмануть:ты не любишь её,она не любит тебя.на лице её проступают клыки,когти на пальцах,покрытые красным лаком,она пошлёт тебя в лесчтобы ты там осталась,она сама тебя съест«для твоего же блага»,когда умираетдобрая мать —плохи дела, и уже проступаютклыки и когти,только клубок и кукладанные матерью,той, что любила,которую ты любила,помогут тебе,когда из хтонической тьмыродится чудовище —мачеха.

Моей лошади

Джозефу Филиппу Лавуазье

Приснилось, что читаю стихи Аллы Горбуновой, которые называются «Моей лошади Джозефу Филиппу Лавуазье».

В. Шубинский

Я скачу на нейсреди виноградников Лангедока и Божоле,по побережью Аквитании и Гаскони,по холмам Бурбонне, по лесам Ниверне,по плато Пуатье.Мою лошадь зовут Джоз'eф Филипп Лавуазье.Я спешиваюсьи на цветущем холмепью бордо из Буржэ и Блайэ,будто Бриджит Бардо.Я треплю свою лошадь за холку и шепчу,наклонившись к ней:ты прекрасна, словно Софи Марсо и Мишель Мерсье,моя лошадь Джоз'eф Филипп Лавуазье.И мой кавалерна нормандском своём рысакеАнжелике Жюстине Камьехочет угнаться за мной в горах Дофине.Но меня несёт прочьв долгом весеннем снемоя лошадь Джоз'eф Филипп Лавуазье.