Во что бы то ни стало
Шрифт:
— И покажу. Вон в сундуке лежат, под замком. Гляди, коли охота. — Мужчина властно кивнул на завешенное скатертью купе.
Растерявшийся от такой дерзости офицерик невольно обернулся. А мужчина в плаще, озорно подмигнув хмурому солдату с винтовкой, вдруг пригнулся, неожиданно точными и сильными движениями оттеснил сбившихся, испуганных пассажиров и скрылся в тамбуре.
— Стой! Куда? Держите его, держи!.. — завопил опомнившийся офицерик.
Но где там! Дунул по коридору пыльный сквозняк, хлопнула, точно выстрелила, наружняя дверь тамбура…
—
Офицерик кинулся было к тамбуру, обратно в купе. Старушка едва успела втащить девочку за скатерть.
— Здесь ехал? С вами? Кто такой? — грозно обрушился он на замершую у окна даму.
— Не знаю. Сел недавно. Вон его вещи.
— А, красная сволочь!.. Прозевали! — Он злобно пнул ногой деревянный, придвинутый к полке сундучок. — Вскры-ить! — заорал опять, выкатывая глаза на подходившего солдата с винтовкой.
Тот ударил прикладом по замку, крышка отлетела. Старая гимнастерка, портянки, истрепанная книга — в сундучке больше не было ничего.
— Забра-ать! — срывая голос, скомандовал офицерик, но вагон в это время сильно тряхнуло, задергало…
Он поскрежетал, рванулся в ту и другую сторону и стал. Все бросились к окнам. Мальчик в матроске, проснувшись от толчка, сел на полке. Патрульные загромыхали по вагону.
— Что, что случилось? Остановка? Среди поля?.. — Пассажиры в коридоре липли к стеклам. — Смотрите, вон там, впереди, встречный! У моста, видите? Какой-то странный… И как же так, колея-то одна!
Дама в купе тревожно и жалобно сказала:
— Дарьюшка, опять что-то случилось!
— А, чтоб их разорвало!
Старушка проворно вытащила из чемодана красный вязаный мешочек, деревянное распятие, взяла девочку на руки и присела возле проснувшегося мальчика. Дама вышла в коридор. Пассажиры у окна взволнованно переговаривались:
— Господа, это, кажется, санитарный! Да, но почему он идет к Ростову? Оттуда ведь легче эвакуироваться… Как же теперь мы? Путь-то один!
— Дарьюшка, ты слышишь, говорят, это санитарный! — вскрикнула дама. — А вдруг они что-нибудь знают? Я пойду, я спрошу!
— Что ты, Лизанька, куда?
Показавшаяся из-за скатерти старушка хотела остановить ее, но дама уже быстро пробиралась к выходу.
— Мама, мама, я с тобой! — Мальчик в матроске упрямо догонял ее.
— Пойдем, Игорек, вдруг они знают что-нибудь о папе?.. Мы сейчас вернемся, Дарьюшка, пусть Лена с тобой…
Покачав головой, старушка подхватила девочку и, не выпуская из рук распятия и мешочка, тоже пошла к тамбуру. Спустилась с подножки, остановилась среди встревоженных пассажиров.
Их поезд стоял в степи. Было уже близко к полудню, но небо еще не очистилось от утреннего тумана. К насыпи подбегала выжженная ветрами и солнцем трава. Поодаль чернела обгоревшая будка разъезда и белели две тонкие, будто обнявшиеся березы. А впереди, к перекинутому через овраг мосту, медленно подползал темный, забрызганный грязью встречный состав. Прогудев, он остановился.
Сначала около санитарного состава не было ни души. Но вот у паровоза появилось несколько военных. От пассажирского поезда отделился и затрусил по шпалам к мосту испуганный, утерявший развязность офицерик-патрульный. Тяжелая кобура била его по бедру.
Старушка прижала девочку, перехватила руками распятие.
— Никак, стреляют?
От санитарного состава предостерегающе щелкнул выстрел.
— Спокойно, господа! Сейчас они разберутся, это безусловно свои! — задыхаясь, проговорил рядом со старушкой толстый господин в грязном чесучовом костюме.
— Не стреляйте, мы же свои! — по-бабьи взвизгнул другой, с усиками.
Нелепо подпрыгнув, он тоже рванулся к мосту. Чесучовый заколыхался вслед. Дама с мальчиком в матроске, застывшие было в нерешительности, бросились за ними.
— Не надо, Лизанька, не ходи! — крикнула старушка.
Но дама, держа мальчика за руку и путаясь в длинном платье, уже взбегала на мост. Вот они все поравнялись с встречным паровозом. Офицерик, господин с усиками и чесучовый объясняли что-то военным. К даме с мальчиком подошел бритоголовый во френче. Выслушав, повернулся, повел их к вагонам…
Но тут произошло нечто совсем уж непредвиденное, нежданное. Откуда-то из-за оврага, из пустой пересохшей степи внезапно и резко, точно захлебываясь в спешке, вдруг застрекотал пулемет. Звеня и гикая, на взмыленных лошадях, в мохнатых бурках и папахах, с винтовками, нагайками и саблями неслись полукругом по степи, как одержимые, конники. Грохоча и подпрыгивая, катились повозки с оскаленными возницами…
Обезумевшие пассажиры с воплями: «Бандиты! Спасайтесь!..» — врассыпную бросились кто к вагонам, кто в степь. Старушка, прижимая к груди девочку, распятие и мешочек, побежала к заросшей кустарником балке. Добежав, почти уронила девочку, припала к ней…
Стихло так же внезапно. Старушка подняла голову. У их поезда хозяйничали те, налетевшие. Кто-то взламывал дверь багажника, кто-то со звоном высаживал стекло. Остальные, наседая конями на мечущихся пассажиров, оттесняли их ударами нагаек от поезда в пустую степь.
— Да что же это, да заступитесь же! — шептала старушка, обращая лицо к мосту, за которым темнел санитарный состав.
— Няня, Рогдай! — вдруг громко сказала девочка.
Из тамбура их вагона вышел человек в папахе с чем-то белым на руках. Гогоча, он швырнул это белое с подножки. Распластавшийся пушистый шпиц ударился о насыпь и покатился в овраг.
— Нянечка, Рогдай! — повторила девочка.
Но старушка не слышала ее. Она все еще смотрела на санитарный состав. Около него опять не было ни души. Ветер не трепал занавески, окна были спущены. Паровоз вдруг выплюнул из-под колес облако пара, вздохнул и без гудка стал медленно, уменьшаясь в размерах, подаваться назад, обратно в серую голую степь.