Во цвете самых пылких лет
Шрифт:
Кавказец опустил руку, вздохнул и сказал:
— Э! Он совсем дурак. А ты, думаешь, умный? Я хотел показать, какого поймал краба, разбудил, а он… Э! Совсем дурак. А ты, думаешь, умный? Я тебе покажу бокс! Так трахну по голове…
Он опустил краба на гальку, и тот боком-боком, таясь за камушками, выбежал за порожек. Васька вышел за ним и в недоумении следил, как незнакомое морское насекомое совершило свой путь к морю и нырнуло в утренние спокойные волны. Васька представил, как оно бежит по дну, в воде, подсвеченной ранним солнцем, и ему тоже захотелось туда. Потом он вспомнил незнакомца, насупился, вошел
— Кто такой будете, гражданин?
— Меня зовут Шалва Кикнадзе, — охотно ответил грузин. — Ты с другом можете звать меня дядей Шалико. Я в командировке. А вы?
— Мы… — замялся Тарабукин. — Мы… э… отдыхающие…
— Не можете найти квартиру? Сезон!
Снаружи послышался шорох. Это Славка подкрадывался к сараю, будучи еще не в силах унять страх. Вот он прислушался и, удивленный мирным характером разговора, заглянул внутрь.
— Ты испугался? — воскликнул, увидав его, дядя Шалико. — Это же был краб, понимаешь? Совсем безвредный. Э, глупость! — Говоря это, он аккуратно снял с примкнутого к дальней стенке пляжного лежака простынку, сложил ее, втиснул в полиэтиленовый кулечек, а кулечек положил в необъятный свой портфель.
— Хороший у вас лежак! — с завистью брякнул Васька, уже две ночи промаявшийся на сырой земле.
— Ого! — воскликнул грузин и захохотал. — Вы, я вижу, тоже рассчитываете поселиться здесь надолго! Что? — он выразительно потер большой палец об указательный. — Нету? Э?
— Ну почему же! — смущаясь и краснея, сказал Васька. — Это… у нас есть. Но нам здесь больше нравится. Возле моря, крабы бегают всякие… Романтика, понимаете?
— Я понимаю! — глаза Шалвы Кикнадзе сверкнули в полутьме сараюшки. — Я все понимаю! Я только не понимаю и ненавижу, когда лгут! Мне пятьдесят один год. И я знаю одно: если мы начнем лгать друг другу с первой же минуты, то кому-то из нас — или мне, или вам — придется уйти. Убирайтесь и не приходите больше!
Васька со Славкой встали и взялись за ручки чемоданов.
— Подождите! — окликнул их грузин. Подошел, снова потер подушечки пальцев друг о друга. — Нету? Э?
— Э! — кивнули друзья.
— О! Гордый народ! — дядя Шалико воодушевился, выпятил грудь. Мягко, чуть по-журавлиному ступая, вышел с портфелем из сарая. Литой его горбоносый профиль отпечатался на фоне прибоя. — Потеряли?
— Проиграли в карты, — неожиданно признался Васька. Славка по-прежнему угрюмо молчал.
— Ц-ц! — снова воодушевился грузин. — Когда играешь, кровь шумит в голове, ничего не соображаешь! Азарт! Я знаю!
— Ну да! — радостно подтвердил Тарабукин. Ему все больше нравился этот человек. И, помолчав немного, он промямлил заветное: — Вот теперь бы работу еще найти…
— Ступайте за мной! — скомандовал дядя Шалико.
Они вылезли с чемоданами из сарая, и Васька спросил:
— А куда вы идете?
— Я иду на вокзал, — уже на ходу объяснил грузин. — Я там бреюсь каждое утро. — Он потер ладонью подбородок, блеснув великолепной запонкой на крахмальной белизны рубашке. И ребята сразу обратили внимание: и брюки с бритвенной складкой, и зеркальные штиблеты — все на нем было с иголочки, все сверкало и похрустывало. Аккуратно расчесаны жесткие кольца полуседых волос.
— А нам-то зачем на станцию? — вдруг буркнул Славка. — Нам туда не надо! Я там вчера был!
Дядя Шалико не ответил. Еще через пять минут он остановился на перекрестке и сказал, вонзая вдаль волосатый палец:
— По этой дороге минут через пятнадцать выйдете к овощебазе. Я думаю, вы сможете там устроиться. Я сам был там, искал вечернюю работу…
— Ну и как, устроились?
— Да видите ли… — замялся дядя Шалико. — Я пришел к выводу, что эта работа… — он покосился на чистейшую свою рубашку и закончил со вздохом: — Не для пожилого человека! До свидания!
И он пошел от них, прямой и величественный.
По дороге Славка сказал:
— Вот уж сосед! Вот уж подозрительный! Одевается шикарно, портфель, часы, очки золотые, перстень! А спит в хибаре! Как этот… как последний… Тьфу!
— Сразу тебе — подозрительный! Ведь он к нам по-доброму, Славка. По идее, надо бы спасибо сказать, — рассудительно, хоть и как-то неуверенно возразил друг.
— А не преступник ли это? — продолжал Славка. — Валютчик или контрабандист, крупный спекулянт. А может быть, и обыкновенный убийца. Вон как он меня ужаснул своим крабом. До сих пор поджилки трясутся. Скажем, ой скажем мы ему спасибо, чувствую! Ишь, где скрывается!
— Ты сначала доказательства заимей, а потом так говори!
— А что, и заимею! — храбрился Канаев.
Здесь разговор о таинственном соседе иссяк, потому что они пришли на овощебазу. На территории ее было людно, шумно, выхлопные газы машин не рассасывались в горячем, жарком воздухе, заставляя людей чихать и убыстрять шаг. Завбазой, крикливая сухая женщина, сначала не разобралась, зачем друзья пришли, и все пытала про какую-то записку, выразительно при этом поглядывая на чемоданы. Узнав о подлинной цели их визита, она страшно разозлилась и стала прогонять их, крича, чтобы они не морочили ей голову. Они уже подходили к воротам, когда она высунулась в окно, окликнула их и сказала, чтобы они немедленно сдали кладовщику свои чемоданы, разыскали экспедитора Махнюка и поступали в его распоряжение.
Они еле нашли этого Махнюка: то говорили, что он в бухгалтерии, то бегает где-то на складах, то пошел что-то подписывать у завбазой. Нашли и увидели, что Махнюк — юркий и лысый, с выгоревшими бровями, а ручки у него маленькие и быстрые. Он проворно сообразил, кто и зачем к нему явился, потащил друзей к стоящему возле склада ЗИЛу и приказал:
— О! Загружай!
Склад был полон арбузов, их надо было развозить по магазинам. Васька со Славкой принялись за дело уверенно и расторопно, но через час абсолютно выдохлись, сели передохнуть и вспомнили о голоде.
— Надо найти поблизости магазин, сходить туда и купить пару саек, — предложил Славка.
— Давай лучше догрузим машину, а когда поедем, попросим шофера остановиться возле булочной. Только на пару саек у нас не хватит. Восемь копеек — это одна сайка, и еще останется копейка.
— Как восемь копеек? — ощерился вдруг Славка. — Вчера у тебя должно было остаться никаких не восемь, а целых шестнадцать копеек!
Васька побренчал медью, вынул ее из кармана и протянул на ладони другу. Тот подсчитал: действительно, восемь копеек. Но по всем его расчетам выходило, что должно было остаться шестнадцать!