Во дни усобиц
Шрифт:
Он осторожно спрыгнул на землю и, отряхнувшись, бросился в тёмный переулок.
За спиной послышались лай собак и крики. Он узнал пронзительный голос Евдокии.
«Хватились. Бежать нать!» – Талец рванул вперёд что было сил.
Ночная мгла окутала Константинополь, стих вдали шум. С бьющимся в волнении сердцем бежал Талец по неприветливому чужому городу, петляя по узеньким грязным и кривым улочкам, оборачиваясь и с тревогой всматриваясь в темноту. Засверкали вдали огоньки факелов – это ночная стража охраняла покой горожан.
Слава Богу, он вовремя укрылся в сводчатой каменной нише у фасада одного из домов, и его не заметило бдительное око стражника.
По правую руку показалась зубчатая крепостная башня. В тусклом свете месяца взору открылась высокая
«Пересижу тут, схоронюсь до утра. Поутру спрошу, как добраться до предместья святого Маммы. Тамо свои, русские купцы торг ведут. Куда ни то пристроят, чай, не выдадут», – решил Талец, устало опустившись на землю.
Он напряжённо прислушался. Ничего, тихо, ни голоса посреди ночной тиши, ни собачьего лая. Только жужжат цикады да сверкают в траве под деревьями неугомонные светлячки.
Талец взглянул на небо. До рассвета ещё долго, придётся ждать. На зубчатую башню узкой полоской падал мерцающий свет месяца, серебрились, ласково шурша, листья в саду; слабый ветерок обдувал разгорячённое лицо.
Только теперь дошло до сознания: он вырвался, он обрёл свободу, он больше не раб, не невольник!
По измождённому лицу проскользнула лёгкая вымученная улыбка.
Глава 4. Староста Акиндин
Чернобородый купеческий староста Акиндин с удивлением и неприязнью разглядывал оборванного обросшего высокого человека, которого привёл к нему привратник монастыря Святого Маммы.
Понемногу он начинал соображать: верно, как раз об этом человеке и кричал сегодня на площади глашатай. У Евдокии, императорской любовницы, бежал из темницы раб-русс, кандальник. За его поимку и выдачу обещана была награда в сто золотых денариев.
Уже тогда, на торгу на улице Меса, Акиндин изумился дерзости беглеца: неужто думает, что не догонят его и не выдадут?! И это в Царьграде [29] , среди вероломных и сребролюбивых греков?! И вот раб-русс тут, сумел добраться до дальнего предместья! Воистину, только дерзкому и смелому могло так повезти!
Акиндин вёл в Константинополе большой торг, имел лавки, наполненные драгоценной пушниной, жёлтым ядрёным воском, льном, сукном, рыбой. Его приказчики и лавочники-сидельцы скупали в городе шёлк, парчу, паволоки, серебряную рухлядь. На широкую ногу поставил купчина дело, каждую весну на Русь, в земли волохов, угров, в Болгарию уходили караваны судов. В Киеве, Чернигове, Новгороде, Переяславце-на-Дунае, Пеште, Регенсбурге имел Акиндин свои конторы. Богател купеческий староста, с радостью видел он, как расцветает торговля, как велика прибыль. С годами он всё больше отходил от дел, всё чаще поручал заключение выгодных сделок сыновьям и помощникам, тянуло его на покой. В безмятежности, в холе в огромном, выстроенном по старинному русскому образцу доме с хороводами гульбищ [30] и покатыми крышами, с крутыми винтовыми лестницами и муравлеными [31] печами проводил Акиндин долгие дни, недели, месяцы.
29
Царьград – русское название Константинополя.
30
Гульбище – в древнерусской архитектуре открытая галерея с колоннами.
31
Муравленый – изузоренный травами, покрытый изразцами.
Первым побуждением его было тотчас кликнуть стражу и послать доложить эпарху [32] о поимке беглеца. Он уже протянул руку к серебряному колокольчику, но что-то вдруг остановило многоопытного старосту. Он ещё раз смерил оборванца презрительным взглядом и спросил:
– Кто ты? Думаешь, укрытье тут обретёшь?
– Не думаю. Что, выдашь? Продашь? Сто златых денариев за племянника посадника новогородского? – Лицо беглеца исказила недобрая ухмылка.
– Что?! Какого племянника?! – Акиндин аж вскочил с обитого синей парчой кресла. – Что плетёшь такое?! Самозванец!
32
Эпарх – в Византии гражданский и военный руководитель провинции (эпархии).
– Почто мне врать? Тако и есть. Яровит, дядька мой, посадник ныне. Коль сведает, что ты меня грекам продал в рабы, не простит. Чай, в Новом городе тож немало лавок и товару имеешь? И в Чернигове, верно, такожде.
Незнакомец говорил спокойно, со знанием дела. Акиндин помрачнел, насупился, буркнул:
– Чего хошь от меня?
– Хощу на корабле твоём в Русь воротиться. Помоги, купец, внакладе не останешься.
Акиндин задумался, теребя перстами долгую бороду.
– В Русь ныне не воротишься. Рати тамо, набеги поганых. Да и в Днепровской луке непокойно. Может, тебя кто из вельмож греческих знает?
– Протоспафарий [33] Татикий, патриций [34] Кевкамен Катаклон. В Чернигове у дяди не един раз они бывали. Слыхал про таких?
– Как же. Частые гости у святого Маммы. Татикий теперь главный примикарий [35] у нового базилевса. Важный сановник. Видно, в самом деле ты родич Яровиту. Как же в рабы тогда ты попал? – Купчина в недоумении развёл руками.
– Был я в дружине у князя Всеволода. К половцам в полон угодил. В сече на Оржице порубали мя, поранили, скрутили, ироды. В Каффе купцу-ромею продали. А купец – сучке сей…
33
Протоспафарий – византийский придворный чин.
34
Патриций – высший придворный чин в Византии.
35
Примикарий – главный дворцовый чиновник, камергер.
– Тихо, тихо. О Евдокии так не мочно [36] . Базилевс [37] Никифор от неё без ума. Чую правду в словах твоих, добр молодец. Да, как зваться прикажешь?
– Дмитр, иль Талец. Тако на Руси звали.
– Ну дак вот что, Талец… Хм… Талец… – Акиндин усмехнулся и снова огладил свою вьющуюся чёрную бороду. – Переодеть тя нать, побрить, постричь да представить вельможе какому, из тех, кто тя знает. А чрез него и в Палатий путь сыщешь.
36
Мочно (др.-рус.) – можно.
37
Базилевс – титул византийского императора.
– Что мне в Палатии деять? – Талец недоумённо пожал плечами. – Я на Русь хощу.
– Сказал уже: на Руси смута ноне. Придётся тут покудова те пожить, переждать грозу. Да Евдокии на глаза не попасться б.
– В том ты прав, – раздумчиво промолвил Талец. – Сожидать придётся.
Он с грустью вздохнул, сознавая, как долог и далёк путь к родным местам. И неведомо, увидит ли он когда русский берег, дядьку Яровита, сможет ли отомстить проклятому Арсланапе за смерть побратима Хомуни и за свои мытарства и скитания.