Во имя Ишмаэля
Шрифт:
— Следы сексуального насилия у ребенка, доктор… вы что об этом думаете?
Арле сидел неподвижно. Прикрыл глаза. Поднес руки к подбородку почти молитвенным жестом.
— В этой среде всегда несколько нарушено равновесие. Вот что я думаю.
— Сколько детей с подобными следами насилия попадает на ваш стол ежегодно?
Арле медленно улыбнулся.
— Какую цифру вы хотите от меня услышать? Шесть? Семь? Двадцать? У вас есть теория, которую вы хотите мне изложить, инспектор Монторси? — И он улыбался, губы были сухими, но блестели от слюны с внутренней стороны.
Монторси не ответил. Он поднялся со спокойствием человека,
— Спасибо, доктор. Спасибо за все.
И решительно вышел.
В коридорах он оглядывался.
Увидел мертвеца.
Четыре медика, в халатах, испачканных темными брызгами, выходили через пластиковую дверь, качая головами и улыбаясь.
Он заметил свое отражение в стекле двери — бледное, как никогда.
Арле прикрывал покушение на Маттеи. Арле прикрывал круг педофилов. Поэтому у него забрали дело. Между Арле и Болдрини было какое-тосоглашение.
Он ускорил шаг. Предстояла встреча с Фольезе, нужно было идти. Угол стены, который он огибал, показался ему похожим на нос странного маленького корабля.
Навстречу ему выехала пустая каталка, ткань, покрывавшая ее, свисала с одной стороны больше, чем с другой, на лице санитара была потертая маска.
Ишмаэль Ишмаэль Ишмаэль Ишмаэль
На улице. Солнце. Мимо прошла группа студентов. Хотел выскочить на окружную дорогу. Потом решил пойти пешком на встречу с Фольезе. Он должен увидеть его, должен поговорить с Фольезе. Должен сказать ему, что теперь тот в большей опасности, чем когда-либо. Арле покрывает виновных в смерти Маттеи. Он покрывает круг педофилов. Досье, отправленное в «Джорно», ставит журналиста под угрозу: в этом досье, возможно, раскрыта правда, и Фольезе даже представить себе не может насколько.
Он должен сказать ему, что чувствует. Он чувствовал, что все вращается вокруг темного, таинственного имени «Ишмаэль».
Инспектор Гвидо Лопес
МИЛАН
25 МАРТА 2001 ГОДА
02:50
Так, значит, это все была правда… Эти места, эти люди, эти машины, эти события действительно существовали.
В управлении царила неразбериха. Всех привели в управление, мало кому удалось выбраться во время облавы на складе. Конец празднества. Конец садомазохистского празднества.Однако Ишмаэль сбежал. Лопес допустил чудовищную глупость. Он рассчитывал на эффект неожиданности — этого оказалось недостаточно. Ребенок пропал. Человек, которому Инженер передал его в руки, исчез. Мужчин и женщин, которые скрывали собой передачу ребенка, размахивая руками вокруг Инженера, как во время шествия, трудно было узнать в толпе. Одна ошибка за другой. Первая ошибка: во время осмотра места ни он, ни Калимани эту дверь в задней части склада — какой бы маленькой она ни была — не заметили из-за склона, обрывистого и покрытого густой листвой. Вторая ошибка: ангар нужно было окружить, в том числе разместив агентов на крутых покрытых растительностью склонах рва. Нужно было потребовать еще людей. Лопес не подумал о военнойоперации. Он допустил глупость. Чудовищную глупость.
Он был повержен. Элементарнаяошибка.
Толкотня агентов на пятом этаже. На скамьях — множество людей с неподвижными взглядами, все молчат. Они все еще были одеты согласно правилам PAV — гротескные, патетичные, сидят тесно, в замешательстве. Женщина с колеса без сознания была отправлена в больницу. Сантовито показался только затем, чтоб забрать Инженера. Он увел его в свой кабинет. Еще он высунулся, чтобы прорычать в лицо Лопесу, что не выжал ничего, ничего полезного для Черноббио. А он ведь оказывал на того бог знает какое давление. Сантовито приказал Лопесу: никаких допросов без егоразрешения. Потом вернулся в свой кабинет — Лопес увидел сидящего там Инженера. У Сантовито был такой вид, будто он готов сожрать Инженера.
У Лопеса на руках не было никаких козырей, и он это знал. Никаких следов ребенка, Инженер умолчит об этом. Все это дело основано на подозрении. Каждые пять минут Лопес снимал трубку, проверял блокпосты. Ни малейших следов мужчины с ребенком. Как в Париже. Как в Детройте. Ишмаэль был недосягаем.
Выскочил Сантовито. Он был в ярости. Отдал приказ Калимани: все по домам.
— Иди в задницу, Гвидо. Какого говна ты тут наделал? Подумай, должен ли я заниматься всем этим бардаком, когда приближается Черноббио!
Давление оказывало свой эффект. Дипломатия Сантовито — не слишком утонченная форма трусости — входила в кровь Лопеса, как раздражающий маркер. Сантовито готовился совершить свой масштабный скачок, решив проблему с Черноббио, — и даже не решив ее: он держал глаза открытыми и закрывал их тогда, когда ему нужно былозакрывать их. Лопес знал, что завел дело в тупик. Сантовито тыкал ему в лицо этим крахом. Операция для первых страниц газет, не принесшая конкретного результата. Все организовано без должных мер предосторожности. Дурная шутка. Лопес поглядел на Сантовито: серовато-голубые глазные впадины, кривые желтые зубы. Потом кивнул утвердительно. Да, все пойдут по домам. Черт с ним, с Сантовито.
Сантовито хотел поговорить с ним с глазу на глаз. Он был в ярости. Калимани воспользовался этим для того, чтобы освободить людей с PAV. На шефа не было никакого удержу.
— Господи, Гвидо! Что за дерьмо ты там заварил? Мне звонили по его поводу, по подводу этого сраного Инженера. Боже праведный, проверяй все, прежде чем предпринимать какие-либо движения! Можно ли вытворять подобные номера? Дилетант… Ты не представляешь себе, ктозвонил! Ты меня в гроб загонишь с твоим идиотизмом!
Лопес остался безучастным.
— И сделай мне одолжение, Гвидо, — не трогай никого из тех, что были там, на этом празднестве, на этой оргии, которую ты разгромил. Хорошо? Информаторов, говнюков, которые там присутствовали, этого чертова Инженера — ты их всех отпустишь. Договорились?
Лопес, придя в ярость, в свою очередь:
— Ты его отпускаешь? Ты с ума сошел, Джакомо. Ты с ума сошел…
— Сейчас я его отпущу. Ты кретин. Кретин. Иди ты в задницу, Гвидо. — Он вернулся в свой кабинет, чтобы выпроводить Инженера.