Во имя любви
Шрифт:
— Вдали от вас месяц покажется мне целым столетием, — серьезно сказал он. — Но… — Он остановился, пытливо вглядываясь в ее глаза. Он не узнавал веселой Жюльетты, внесшей столько света в его мрачный старый дом. — Но я не смею надеяться, что одна и та же причина могла бы заставить вас называть нашу разлуку долгой, — тихо закончил он.
— Вы не поняли меня, гражданин Дерулед, — поспешно сказала Жюльетта. — Вы все были так добры ко мне… однако мы с Петронеллой не можем больше злоупотреблять вашим гостеприимством. У нас есть в Англии друзья…
— Я знаю, — спокойно перебил он, — что с моей стороны было бы чересчур самонадеянно ожидать, чтобы вы остались здесь хоть часом больше необходимого, но боюсь, что с сегодняшнего вечера мой дом не будет служить вам надежной защитой. Разрешите мне устроить все для вашей безопасности, как я устраиваю это для своей матери и Анны Ми. У берегов Нормандии стоит готовая к отплытию яхта моего друга, сэра Перси Блейкни. Паспорта для вас готовы, и сэр Перси или один из его друзей доставит вас на яхту невредимыми, он обещал мне это, а ему я верю, как самому себе. С вами поедут моя мать и Анна Ми. Потом…
— Остановитесь! — взволнованно перебила виконтесса. — Простите меня, но я не могу допустить, чтобы вы что-нибудь решали за меня. Мы с Петронеллой должны устраиваться сами, как умеем, вы же должны заботится о тех, кто имеет на это право, тогда как я…
— Нет, мадемуазель, здесь не может быть речи о праве.
— А вы не должны думать… — со все возрастающим волнением начала Жюльетта, быстро выдергивая свою руку из руки Деруледа.
— Простите, но вы не правы, — серьезно сказал он. — Я имею полное право думать о вас и за вас. Это неотъемлемое право дает мне моя великая любовь к вам.
— Гражданин депутат!
— Жюльетта, я знаю, что я самонадеянный безумец, знаю гордость вашей касты и ваше презрение к приверженцу грязной французской черни. Разве я сказал, что надеюсь на взаимность с вашей стороны? Об этом я и не мечтаю! Я только знаю, Жюльетта, что для меня вы ангел, светлое, недосягаемое и, может быть, непонятное существо. И, сознавая свое безумие, я горжусь им, дорогая, и не хотел бы дать вам исчезнуть из моей жизни, не высказав вам того, что обращало для меня в рай каждый час, каждую минуту этих последних недель, — не высказав вам своей любви, Жюльетта!
В его выразительном голосе слышались те же мягкие, умоляющие звуки, как тогда, когда он защищал несчастную Шарлотту Корде. Теперь он защищал не себя, не свое счастье, а только свою любовь и молил об одном — чтобы Жюльетта, зная о его чувствах к ней, позволила ему до конца служить ей.
Дерулед тихо взял ее руку, которую она уже не отнимала, и покрыл ее горячими поцелуями…
— Не уходите сейчас, Жюльетта! — умолял он, чувствуя, что она старается вырваться. — Подумайте, я, может быть, никогда больше не увижу вас! Помянете ли вы когда-нибудь добром того, кто так страстно, так безумно любит вас?
Виконтессе захотелось заглушить биение сердца, страстно рвавшегося к этому человеку, с благоговением склонившему перед нею свою голову, каждое его слово находило отклик в ее сердце. Теперь она сознавала, что больше жизни любила человека, которого старалась ненавидеть и которого так жестоко, безумно предала. Она старалась вызвать в памяти образ убитого брата и старика отца. Ей хотелось снова увидеть во всем случившемся перст Бога-мстителя, указывающий ей путь к исполнению данной клятвы, и она призывала Его, чтобы Он поддержал ее в эту минуту тяжкого душевного страдания.
И она наконец услышала Его: с далеких, не ведающих жалости небес, до ее слуха донесся ясный, неумолимый, потрясший ее голос: «Мне отмщение и Аз воздам».
Глава 4
— Именем республики! — послышался голос.
Когда испуганная Анна Ми отворила дверь, перед ней оказалось пять человек. Четверо были в мундирах национальной гвардии, пятый был опоясан трехцветным, с золотой бахромой, шарфом, что указывало на принадлежность его к членам национального конвента. Анна Ми тотчас поняла грозившую дому опасность. Кто-нибудь донес на Деруледа в Комитет общественного спасения, и визит страшных гостей означал обыск в доме.
Человек с трехцветным шарфом прошел в гостиную, сделал знак своим четырем спутникам окружить Анну Ми и лишив ее таким образом возможности бежать в кабинет и предупредить Деруледа. У двери кабинета человек с трехцветным шарфом остановился:
— Именем республики!
Дерулед не сразу выпустил руку, которую только что осыпал поцелуями. Он еще раз поднес ее к своим губам, как бы прощаясь на вечную разлуку, затем направился к двери, из-за которой в третий раз, согласно обычаю, раздалось: «Во имя республики!»
Направляясь к двери, Дерулед бросил быстрый взгляд на портфель с документами. Пакет был слишком велик, чтобы его можно было спрятать, да и было уже поздно. В этот момент его взгляд встретился со взглядом Жюльетты, и в нем он прочел столько любви, что его минутная слабость исчезла бесследно. Так как на третий призыв все еще не было ответа, то дверь распахнулась, и Дерулед оказался лицом к лицу со страшным Мерленом. Да, это был сам Мерлен, автор «Закона о подозрительных», который восстановил человека против человека, отца против сына, друга против друга. В музее Карнавале сохраняется портрет Мерлена, написанный незадолго до того, как он сам искупил свои злодеяния под ножом гильотины, который точил для своих ближних. Художник удачно схватил его нескладно скроенную фигуру с длинными руками и ногами, узкой головой и змеиными глазами. Подобно Марату, своему идеалу и прототипу, Мерлен одевался неряшливо и даже носил рваное платье.
Увидев спокойного, хорошо одетого Деруледа, Мерлен злорадно усмехнулся. Он всегда ненавидел Деруледа и целых два года безуспешно старался возбудить против него подозрение: наконец-то Дерулед в его власти!
— Национальный конвент поручил мне отыскать улики возводимого на вас обвинения, — обратился к нему Мерлен.
— Я к вашим услугам, — спокойно проговорил Дерулед и, посторонившись, пропустил в комнату Мерлена и его спутников: сопротивляться было бесполезно.