Во имя любви
Шрифт:
— К чему вы мне это говорите? Я ведь все равно не могу услышать эту историю из уст моего бедного брата.
Дерулед промолчал. Несмотря на слезы, застилавшие глаза, Жюльетта все-таки видела, как глубоко он страдал, и пожалела о своих жестоких словах; она чувствовала, что в ее душе борются два враждебных начала.
В лесу царила полная тишина, день клонился к вечеру, молодые люди уже приближались к шумному, бурному, страшному Парижу. Они были недалеко от заставы, когда в воздухе прогремел ружейный выстрел.
— Закрывают заставу, — сказал Дерулед. — Как я рад, что мне удалось найти вас в лесу!
— Вы очень добры… Я… не хотела говорить то, что только что сказала. Будет лучше, если я уйду из вашего дома: я так дурно отплатила вам за ваше гостеприимство.
— Ваш уход убил бы мою мать, — строго ответил Дерулед. — Она успела полюбить вас, притом она знает, что вам грозит опасность вне нашего дома. Мое присутствие не будет более оскорблять вас.
— Вы уезжаете?
— Нет, но я получил место смотрителя Консьержери.
— Тюрьмы, где бедная королева… — И Жюльетта вовремя опомнилась: такие слова означали измену нации.
— Не бойтесь, — успокоил ее Дерулед. — Я сам готов повторить ваши слова: бедная Мария Антуанетта!
— Вы ее жалеете? Но ведь вы член национального конвента, который будет ее судить, приговорит к смерти и казнит, как и бедного короля.
— Я член национального конвента, но я не приговорю ее к смерти. Я принял должность смотрителя Консьержери, чтобы помочь королеве, сколько хватит сил, — спокойно ответил Дерулед.
— Когда же вы покидаете дом?
— Завтра вечером.
Жюльетту охватило чувство глубокой грусти.
Они вышли на опушку леса, цветы один за другим падали из ее рук, вот и ярко-красные маки брошены в траву.
Через заставу благодаря паролю, сказанному Деруледом, Жюльетта с Петронеллой прошли беспрепятственно, сам же Дерулед, как гражданин депутат, мог входить и выходить когда угодно. Когда закрылась тяжелая застава, Жюльетте показалось, что даже само воспоминание о недолгом счастливом дне отрезано от нее навеки.
Проходя по мосту, Жюльетта узнавала очертания главных зданий: собор Парижской Богоматери, острый шпиль Сен-Шапель, потом Лувр во всем его историческом величии. И как ничтожна показалась ей собственная трагедия рядом с великой кровавой драмой, последний акт которой еще не начинался! Ей стало стыдно за радость, только что пережитую в лесу, стыдно за то, что она только что пожалела человека, причинившего зло ей и ее семье.
Могучая громада Лувра словно смеялась над ее слабостью. Конечно, ее спутник сделал ей больше зла, чем Бурбоны своему народу. Французы жестоко мстили своим тиранам, и ей самой в конце этого счастливого дня Бог снова указал, как довести начатое дело до конца.
Между тем к Деруледу после ужина пришел гость, с которым хозяин дома часа два сидел вдвоем в своем кабинете. Гость был очень высокого роста, белокурый, с несколько ленивым выражением добродушных голубых глаз. В его речи слегка замечался английский акцент.
— Но каким образом надеетесь вы выбраться из Парижа, дорогой мой Блейкни? — спросил Дерулед. — Ведь правительство еще не забыло Рыцаря Алого Первоцвета?
— Полагаю, что не забыло! Я об этом позаботился, послав в Комитет общественного спасения записочку с эмблемой Алого Первоцвета.
— Ну и что же?
— Результат очевиден. Робеспьер, Дантон, Мерлен, Тенвиль и вся их компания займутся мною, начнут искать иголку в стоге сена, а вы… впрочем, я только полагаю, — черт меня возьми! — что вы в это время могли бы выбраться из Франции на моей «Мечте» с помощью вашего покорного слуги.
— Но если вы попадетесь им в руки, они уж вас не выпустят.
— Друг мой, после неудачи Шовелена они ослепли от злости, а я сохранил свое хладнокровие. Кроме того, с некоторых пор собственная жизнь получила в моих глазах цену: если я не вернусь, в Англии одна пара глаз прольет много слез.
— Значит, вы не поможете нам спасти королеву?
— Напротив, сделаю все, кроме невозможного, — произнес Перси Блейкни и, близко подойдя к Деруледу, спросил: — Каковы же ваши планы?
— Нас немного, хотя за нас будет, конечно, половина Франции. У нас много денег, и есть все необходимое для переодевания королевы. Сам я получил место смотрителя тюрьмы и переезжаю туда завтра. Предварительно я должен вывезти из Парижа свою семью, затем можно будет приступить к приведению в исполнение нашего плана. День суда над королевой еще не назначен, еще есть надежда освободить ее. Как смотритель тюрьмы, я должен делать каждый вечер обход и следить за порядком по ночам. Двое сторожащих всю ночь в комнате рядом со спальней королевы обыкновенно играют в карты и пьют, я постараюсь подсыпать им сонного порошка.
— Прекрасно! Но что вы сделаете со стражей в двадцать пять человек, приставленной к тюрьме?
— Я выйду из тюрьмы в сопровождении одного из стражников. Как смотритель, я имею право идти, когда и куда мне заблагорассудится.
— Да, вы сами, но ваш «стражник»? Да еще в длинном плаще, чтобы скрыть женскую фигуру? В наше время даже воробьи на кровлях не остаются вне подозрения. «Стражника» захотят осмотреть.
— Но вы-то сами надеетесь же выйти из Парижа? Почему же королева…
— Потому что она прежде всего женщина и королева. Разве вы сможете грубо взять ее за плечи, бросить на дно телеги и покрыть мешками картофеля? Она первая воспротивилась бы этому и выдала бы и себя, и вас.
— Но ведь нельзя же предоставить ее судьбе! Наш план удастся, если нам поможет ваша Лига… Лига Алого Первоцвета.
— Все мы, двадцать человек, всей душой сочувствуем этому безумному плану, но что будет со всеми вами, если нашу Лигу откроют? Я должен все хорошенько обдумать.