Во львиной пасти
Шрифт:
Увы! Для Ивана Петровича то был последний безоблачный день на берегах Невы.
На следующее утро он был поднят с постели двумя часами ранее обыкновенного: царь неожиданно потребовал его к себе со всеми его учебными книжками, планами и ландкартами.
— Ah, mon Dieu, топ Dieu! — бормотал про себя совсем упавший духом Иван Петрович, наскоро одеваясь при помощи своего камердинера. — Как же это так вдруг? Меншиков обещал же мне шесть недель сроку, а тут не прошло и трех недель…
— А вот поди-ка-сь, поторгуйся с царем! — отозвался Лукашка. — Да все равно, ведь и остальное время даром прогулял бы.
— Ну, что же, головы с плеч не снимет! Только вот что, брат Лукашка: ты меня не выдай, ты войди со мной, да так и не отходи ни на шаг, и чуть что — подскажи.
— Ну, уж не поскорби на меня, батюшка-барин, но я тоже не о двух головах, и сделать этого не посмею.
— Как не посмеешь, болван?! Если я тебе приказываю?
— Приказывай, не приказывай, но коли приказ твой идет против воли Божьей и царской…
— Ты еще разговаривать! — вспылил барин. — По воле Божьей и царской ты бессловесный раб мой. Так или нет?
— Так-то так…
— А коли так, то я тебя, раба, как вот этот башмак свой, могу не токмо что отдать первому встречному, но и исковеркать!
— Воля твоя, сударь…
— А моя, так, что прикажу, то ты за долг святой полагать должен. Перед Богом и царем не ты, а я ответчик. Sapienti sat! — как говорит Фризиус, punctum, точка!
Что оставалось «бессловесному рабу» после такого категорического разъяснения, как не поставить точку и делать по приказу? Поэтому, когда он вслед за своим господином был впущен в государеву палатку (Петр ночевал еще по-прежнему в шлотбургском лагере), чтобы сложить там свой научный груз, калмык не торопился отойти от стола, на котором развернул принесенные с собою планы и ландкарты.
— Что, не выспался еще с вечорошнего? — спросил царь Ивана Петровича, заметив его распухшие веки и красные глаза. — И вельможи мои еще прохлаждаются. Но покамест я свободен и хочу вот вызнать на досуге, чему ты за морем доподлинно обучен. Ну-с, чем можешь похвастать?
Номенклатуру предметов, которые преподавались в тулонской навигационной школе, Иван Петрович еще помнил и бойко пересчитал их по пальцам.
— Многонько, — сказал Петр. — И все равно знаешь?
— Почти равно, ваше величество.
— Равно хорошо или равно дурно? Ну, да это мы сейчас выведем на чистую воду. Начнем с азов: с рангоута и такелажа [13] , а там виднее будет. Что это у тебя? План корабельный? Его-то нам и нужно.
С свойственной ему нервной быстротою царь указывал пальцем на плане то на ту, то на другую часть корабельного вооруженья и, к немалому его удивлению, испытуемый, не задумываясь, без ошибки называл ему каждую жердочку, каждую веревочку. «Гротмарсалисельспирт», «формарсато-пенант», «крюсбомбрамбрас», «стеньвын-треп», «гротбомбрамстеньга», «форбомбрамфал» и иные столь же мудреные корабельные термины, от которых непривычный человек сразу бы поперхнулся, так и сыпались без запинки с языка Ивана Петровича. Первая неделя с Лукашкой пошла ему, видно, на пользу.
13
Рангоут — все деревянное вооруженье корабля: мачты, стеньги, реи и проч.; такелаж — вся веревочная его оснастка.
— Букварь-то корабельный ты твердо знаешь, — не мог не признать государь. — Но умеешь ли буквы и в слова слагать? Скажи-ка мне, как перебрасопить [14] грот-марсарей [15] по ветру на другой фокагалс [16] ?
Спафариев стал в тупик.
— Ну, что же?
— Сей момент, государь. Общим образом сказать… Он замялся и украдкой покосился на стоявшего еще около стола калмыка. Но тот в ответ на вопросительный взгляд барина лукаво только подмигнул и повел плечом, точно царь отпустил презабавную шутку. «Что бы это значило?.. Ага!»
14
Брасопить — ставить реи наискось, поворачивать.
15
Гротмарсареи — второй реи на гротмачте (средней мачте).
16
Фокагалс — снасть для осадки наветренного угла фока — нижнего паруса на фокамачте (передней мачте).
— Задача нестаточная! — произнес он вслух, сам иронически улыбнувшись.
— Почему так?
— Потому: как же перебрасопить рей одной мачты на галсе другой мачты?
— Сообразил! На простой этакой штуке тебя, я вижу, не поймаешь. Спросим же тебя прямо без экивоков: ежели бы ты вышел в море и ветер посвежел, то в каком порядке ты стал бы убирать паруса?
«Гм! как бы не перепутать…»
Иван Петрович неуверенно начал перечислять паруса, растягивая каждое название и невольно поглядывая при этом на Лукашку.
— Ты чего тут еще торчишь! — вскинулся на последнего Петр, от зоркого глаза которого не ускользнул этот ищущий взгляд. — Отойди вон, не мешай! Ну, далее! — обратился он опять к господину.
Тот продолжал свой перечень, но по недовольному тону, с которым государь торопил его: «Далее, далее», он понял, что завирается, и примолк.
— Кончил? — спросил Петр. — М-да, не важно. Пусти тебя командовать в шторме, так от всех парусов у тебя, того гляди, остались бы одни клочья. Ну, а потеряй ты середи моря намеченный курс, как бы ты, научи-ка меня, узнал курс судна?
Лукашка, незаметно отретировавшийся за кресло царя, дал оттуда барину наглядный ответ: сперва развел руками поперек палатки, потом вдоль ее.
— Я определил бы широту и долготу места, — громко отвечал Иван Петрович.
— Хорошо. Вот тебе карандаш, вот бумага. Высчитай-ка мне…
— Простите, государь, — счел за лучшее вперед уже повиниться допрашиваемый, — математика мне не особенно далась; расчетов этих я не знаю еще во всей точности…
— Ну, а в мореплавании точность — первое дело. Как раз корабль свой на подводный риф либо на мель посадил бы. Дальше букваря и складов по этой части ты, стало быть, еще не пошел. Может, ты сильней в кораблестроении? Скажи-ка, чем главнейше различествуют суда французские от голландских?
Калмык из-за царской спины столь же образно изобразил руками сперва корпус длинного и остроносого судна, а потом короткого и пузатого.
— У французов суда длиннее и острее, — отвечал его господин государю, — а у голландцев короче и круглее.
— Так ли? Поразмысли-ка хорошенько.
— Виноват, наоборот! — поспешил поправиться молодой человек, — у французов короче и длиннее, а у голландцев…
— Со здравия да на упокой! — строго и нахмурясь перебил Петр. — Сначала-то совершенно правильно сказал, да, словно флюгер по ветру, сейчас фронт повернул. В голове у тебя, мусье, сумятица неразборная. Тебе ли суда строить, коли и с виду их отличить не умеешь? Ведь видел же ты, слава Богу, в Тулоне и Бресте всякие суда: и французские и голландские?