Во славу Блистательного Дома
Шрифт:
– Юноша, нам еще долго?
Этот несложный вопрос вызвал крайне бурную реакцию. Парень просто спринтерски сорвался с места, стрелой пронесся метров десять, прыжком развернулся и опять неторопливо пошел нам навстречу. Эта странная пантомима имела успех. У нас пооткрывались рты. Не надолго. Юноша заговорил.
– Чужеземцы, – теперь голос его звучал надменно, – вы на земле шипасов. Вы осмелились зайти на земли шипасов!
Я судорожно копался в голове, пытаясь найти информацию о каких-либо табуированных анклавах на территории Столицы, но не находил. А юноша продолжал вещать:
– Всякая земля, которую попирают
Уже легче, значит, с властями мы пока не в ссоре.
– Но ваша наивная доброта растопила лед моего сердца. И потому повелеваю. Оставьте свое оружие и деньги и будьте свободны. Мои подданные вас не тронут.
Какое-то время мы в некотором обалдении выслушивали речи этого безумца. Потом Хамыц, учуяв враждебное присутствие, разворотом прикрыл мне спину и быстренько прояснил ситуацию.
– Этот мьюдэк, – вот же слов нахватался, – мне сразу не понравился. Человек, который спрашивает денег, чтобы показать дорогу – подлый человек. Передо мной стоит шестеро. Сейчас я убью пятерых, шестого лишу жизни, когда он укажет нам дорогу.
Такой наглости студент не ожидал. У него вытянулось лицо.
– Чужеземцы, – начал было он, вскидывая руки к чалме, но на этот момент общение с ним мне уже порядком надоело. Шаг вперед, гул раскручиваемой в замахе свежеподаренной палки, глухой ее стук об укрытый чалмой череп, звон выпавших из рук злодея метательных ножей – все это заняло меньше секунды. Потом шелест вылетающего из ножен меча. Боевой клич Хамыца. Мои простодушные предки не морочили себе головы сложной символикой, просто предлагая супротивнику сдохнуть.
– У него меч, – удивленно констатировали на той стороне, и дружный топот подтвердил пацифистичность настроя наших недавних собеседников.
– Все бежали, – удивленно доложил Хамыц.
Куда нас завел злодей, было совсем непонятно. Ну, сам завел, сам пускай и выводит.
Какой оздоравливающий, оказывается, эффект несут пинки по ребрам! Какое-то время наш проводник пытался делать вид, что все это его не касается, но наша настойчивость принесла плоды, и он начал что-то нечленораздельно мычать. Потом даже глаза открыл, но тут же закрыл. Красивый клинок у нового меча оказался. И острый. Только кончика носа коснулся, сразу капля крови набухла.
– Вставай. – И юноша быстро и беспрекословно поднялся, может, сотрясение мозга сказалось? – Веди.
Нет, ну что значит знание города. До извозчиков минуты три неспешного хода получилось. По дороге грабитель ненужных движений не делал. Произвели мы на него впечатление. Признаюсь, меч я убрал сразу. Но, надо полагать, он оказал потрясающее воздействие на проводника, потому как тот даже дернуться не пытался. Довел.
Пока мы усаживались в экипаж, юноша стоял, склонив голову. Покопался в складках пояса, достал золотой и, не поднимая глаз, протянул мне.
– Оставь, студиозус, с каждым может случиться. – Я заслужил удивленный взгляд.
– Зря, аладар, ты не позволил мне убить его, – покритиковал меня Хамыц.
– Да ладно тебе, может быть, перекуются.
– В Бирагзанг, милейший, – это я уже в каком-то фильме подсмотрел. Даже не представляю, как к извозчикам обращаться.
Глава 7
До Бирагзанга добрались мы без всяких приключений. Рутинно так. Опять прошли контроль, признаться в этот раз уже гораздо менее придирчивый, хотя дежурил другой вояка, не тот, кого мы застесняли. Этот нам тоже как родным не обрадовался, но и придирками изводить не стал. Бдительным взором он окинул наш арсенал, глаза понимающе так блеснули, по плечам взглядом прошелся одобрительно, буркнул что-то нечленораздельное, и все.
А у тетушки Марты царило деловитое веселье. Сама она украшала барную стойку, скупыми командирскими жестами руководя своей аппетитной командой. Но с момента нашего появления недолго. Ее, похоже, Хамыц таким непристойным взглядом наградил, что она зарделась, как маков цвет, и, не обращая никакого внимания на обожателей, неторопливо двинулась к себе, ну, а за ней, натурально, Хамыц. Как бычок на веревочке.
Вождь и учитель сидел и пьянствовал пиво. Личину новую он на себя опять натянул, гордо и смело восседая прямо за барной стойкой. Физиомордию его я уже описывал, так что вы не удивитесь, если я скажу, что стулья рядом с ним оказались свободны. Хотя публика здесь была та еще. Вот на один из этих стульев я и уселся. Глянул он на меня желтым глазом, подбородком на меня бармену показал, и когда тот бухнул передо мной кружку пива, изволил полюбопытствовать:
– И что у нас нового?
Вместо ответа я продемонстрировал, поддернув рукав френча, свое новое приобретение.
Энтузиазм был продемонстрирован путем приподнимания брови.
– Поговорим, – я уже отмечал, что поменялся наш гуру радикально, но сейчас он вел себя, ну, совсем, как наемник. Крутанулся на стуле и молниеносно сграбастал одну из подавальщиц. Та, что характерно, протестовать не стала, напротив, доброжелательно так голову свою милую на плече Тиваса уместила. Не терял мастер времени, пока я, жизнью рискуя, разведмероприятия проводил.
Не по-отечески он на нее посмотрел, ох, не по-отечески, но инстинктам поддаваться не стал, дело – оно прежде всего.
– Кабинет нам нужен, красавица.
Не зря время провел наш гуру, базу отрабатывая. Мигом умчалась, мигом примчалась. Книксен. И без того нескромное декольте от резкого движения стало еще более нескромным, знает ведь паршивка, что делает. Есть человеку, что показать. И знает человек об этом прекрасно. Потому как не Идонговичу лукавый взгляд отправила, справедливо его завоеванной территорией считая. А тот, орел орлом, на мелочи такие внимания не обратил и, легким шлепком придав ускорение прелестнице, направился за ней, а та, вдохновленная знаком внимания, да и самим вниманием тоже, тем самым местом, в которое плавно переходит спина,как только ни крутила. Недолго, впрочем, потому как до кабинета оказалось всего несколько метров. Дверь открыла, обоих взглядом ожгла и умчалась. Не забывая при этом крутить всем, что крутится.
Вождь уселся и, не предлагая присесть мне – вжился в роль, зараза – приказал:
– Рассказывай!
Хамство, его ведь на корню рубить надо. Я и уселся. Не торопясь. Вина себе из стоявшего на столе кувшина налил. Медленно. Лампу покрутил. Зачем, не знаю. Как эти странные шары работают, так и не понял.
Идонгович сначала ноздри раздул, вот же как личина на внутреннее содержание действует! Но сдержался. Улыбнулся, мужественно так губу покривив, и сказал уже совершенно другим тоном: