Во сне ты горько плакал (сборник)
Шрифт:
От карбаса, от курток и бродней Нестора и Кира пахнет чудно – рыбой, смолой, водорослями, солью и еще бог знает чем – или это море так пахнет? Вода под носом журчит, пенится, колышки поскрипывают, попискивают, берег все дальше, серые избушки на серо-белом песке почти неразличимы, и все ближе колья тайников.
Вот мы идем уже вдоль перемета – длинной сети, установленной перпендикулярно к берегу, подходим к воротам тайника, Кир поднимает весла, гребет и разворачивает карбас, один Нестор на корме. Кир оглядывается, некоторое время глядит на приближающиеся колья и сети, будто проникая взглядом вглубь, стараясь угадать, попалась семга или нет, потом выхватывает и бросает
Кир свешивается за борт, виден один зад его и раскоряченные крепкие ноги. Руки по локоть в море, что-то он там делает, и Нестор с кормы делает то же. Они поддергивают, как и ворота, середину тайника, крепят ее за колья, и тайник уже разделен на две половины, превращен как бы в два огромных подсака. Тогда Нестор и Кир начинают выбирать сеть, загибая ее за борт, внутрь, поддерживая на сгибе коленями и локтями, я тоже помогаю, путаюсь, все мы спешим, и дно сети поднимается. Ячеи уже просвечивают сквозь зеленую воду, скользят в карбас ленты водорослей, морские звезды, бьются и мечутся уже камбала, треска, зубатка, пинагор с негритянскими губами, кругом льется, мы мокры, руки мерзнут, но пока все это не главное. Наконец Нестор оживляется, крякает, а Кир вопит: «Хорсё! Хорсё!» – и гогочет, и полощет в воде своими красными лапами.
Показалась семга, ее штук шесть, она до времени таилась, а теперь начинает бешено биться, прыгать, выскакивать, вздымать спинами каскады воды. Кир перебирает и тянет, перебирает и тянет, а Нестор, сдерживая одной рукой карбас у кола, другой шарит на дне, достает колотушку и начинает шлепать, попадает и не попадает, брызги летят во все стороны, волна с шипением проходит через стенки тайника, подкатывается под карбас, и мы то проваливаемся, то взлетаем выше кольев.
Через минуту вся семга оглушена, осторожно положена в карбас и укрыта. Брошена – но уже небрежно – туда же и вся остальная рыба, все эти зубатки и пинагоры, и сеть уже выбрасывается за борт, карбас подводят к другой половине тайника, и там начинается то же самое.
Потом и ту половину опускают, все приводят в порядок, ворота развязывают, карбас выталкивают наружу, отводят в сторону и начинают перекладывать и разглядывать семгу – нет ли на ней ссадин или следов от зубов белухи.
Семга не так крупна, в каждой килограммов по шесть, попалось ее одиннадцать штук, значит, шестьдесят килограммов примерно – по рублю за килограмм… Да минус вычеты, в общем рублей сорок пять есть! – таковы размышления Нестора, и, судя по его лицу, это вовсе не плохо. Да еще к вечеру попадется… Ничего, жить пока можно! Нестор закуривает и впадает в созерцательное состояние. Наверное, он думает сейчас, как будут взвешивать вот эту его рыбу, как станут выписывать квитанцию на его имя и сколько он вообще поймает семги за этот сезон, сколько заработает и как распорядится деньгами… А Кир ни о чем не думает, завалился в нос, почесывает живот под рубахой, смотрит из-за бортов то на одну, то на другую сторону – полный покой!
Отдохнув, рыбаки гребут к берегу.
Пришел наконец мотобот за моряками. Они встретили его выстрелами из ружья, будто робинзоны. Нестор сидел, вдевал шнур в перемет, привстал, поглядел в окно и опять занялся своим делом. Между тем моряки сгрудились на берегу, сигналили руками, о чем-то оживленно говорили между собой, наконец один побежал к нам…
– Здравствуйте, – сказал он, входя и переводя взгляд с одного на другого. Он был возбужден и радостен. – Не дадите карбас, на бот переехать?
– А свой где потеряли? – хмуро, не глядя на моряка, спросил Нестор.
– Да вот… С бота сигналили, что шлюпка неисправна.
Нестор насупился.
– Так не дадите ли карбаса? – повторил моряк уже неуверенно.
– Разобьете, – сказал Нестор.
– Что вы! – моряк оживился, снял бескозырку. – Свои-то не бьем!
– Какие же свои? Своих-то у вас, видишь, нету.
– Да уж мы осторожно…
Нестор неохотно вышел с моряком на улицу, потом вернулся злой, выругался крепко и сказал Киру:
– Ступай с ними, назад карбас пригонишь. Да смотри туда не греби, пускай сами гребут! – крикнул он вдогонку.
Кир радостно вышел – он положительно не мог сидеть без дела.
– Ах, дураки! – говорил взволнованно Нестор, глядя в окно, как отваливает карбас. – Со шлюпкой у них неладно, да за это…
Он опять припустил матом, как-то весь посоловел, ощерился, взглянул на меня:
– Вот тебе твое обчество! Вот твой коммунизм…
Потом сел, закурил, взялся было снова за перемет, но бросил, ему хотелось говорить.
– Вот ты хотел знать про меня, вот я тебе скажу. Ты думаешь – кулак, и все тут! Кулак – как бы не так! Нас вот с батей разорили, все побрали – ладно, хорошо… Хорошо! Теперь гляди с другой стороны, что получается. Деньги, какие у нас были, имушшество, они что ж – с неба нам упали? Али подарил кто? Иль эти твои бедняки поднесли нам? Погоди, не нукай! Молчи, молчи!
Мы тут раньше знаешь как жили! Мы со всем светом торговлю вели. У нас тут всяких ваших министров не было, а было так: захотел в Норвегию – дуй в Норвегию, захотел в Англию – дуй в Англию. Ты думаешь, я уж темный такой, да? А я, сказать тебе, в Норвегии два года жил до революции, делу обучался, так? Я все произошел, шхуны строил! А, к примеру, хошь – плыви на Шпицберген, на Новую Землю, на Колгуев остров, торгуй с ненцами…
Погоди, не вякай, тут поумней вас есть которые. Да! Вот, скажем, весной после зверобойки захотим мы править в Норвегию. Сейчас глядим, сколько у нас у всех добычи, какое, значит, судно нам требовается. Нанимаем шхуну, а мы все в команду входим, груз свой грузим, так? Вот приходим в Норвегию, скажем, в Варде или в Трухольм, товар весь продаем, после этого норвежцы ладят с нами фрахт. Это чтоб наша шхуна назад пустая не бежала. Ладно, берем ихний товар, бежим обратно в Архангельск, там получаем окончательный расчет, так? После… После этого делим по паям.
– А паи равные? – спрашиваю я.
– Погоди! Я знаю, куда ты клонишь. Я таких-то вас видал, сознательных… Ровное! Ровного на земле отродясь не бывало. Капитану один пай, на то он и капитан. Опять же владельцу судна. И опять же сколько у кого добычи. Я сто тюленей на зверобойке добыл, а ты пятьдесят – какое такое тут может быть ровное? Не в том дело!
Теперь… Теперь получаю я свои деньги. Скажем так – скажем, три сотни. Сейчас думаю: батя чего-то наказал купить. Иду в гостиные ряды, беру всего, что надо: товару, муки там, веревок, снасти, всякое такое хозяйство. Шхуна наша на Двине стоит, нас дожидает, вот мы все это дело покупаем, везем на шхуну, и еще денег остается – скажем, сотня. Ее в карман. Ее в сундучок, на самое донышко, над ней дрожишь, думаешь, куда ее пристроить в хозяйстве, чего тебе нужнее. Ну вот. После того по родне походишь, с друзьями свидишься, кофию попьешь в Соломбале, всякие такие новости узнаешь, что где почем, когда ярманка будет и какие на ей цены ожидают.