Во власти наслаждения

Джеймс Элоиза

Марселю же так и не рассказали о несчастье, случившемся три года назад с его дочерью в некоем саду. Поэтому он бурно возражал против того, чтобы Шарлотта приняла предложение Александра Фоукса.

— И я так ему и скажу, — грозно заявил он жене. — Так и скажу, если у него хватит наглости просить у меня руки дочери! Я не допущу, чтобы моя дочь вышла замуж за вялую морковку, а… — Тут он вспомнил, что есть вещи, которые джентльмен не произносит в присутствии леди, даже если эта леди — его жена.

— Я понимаю, Марсель, — поспешила

успокоить его Аделаида. — И я, конечно же, с тобой согласна, дорогой. Но думаю, мы не должны запрещать Шарлотте танцевать, с кем она хочет.

— Не будь глупой курицей, Аделаида! Она ведь и приятия не имеет… — Марсель обернулся, нахмурив брови.

— Не имеет, — призналась Аделаида.

— Ты должна ей рассказать, вот и все. Понимаю, что это непросто, но девочка вправе знать правду — в определенных пределах. Проклятие! Но ведь ты, должно быть, рассказывала что-то Виолетте и Уинифред перед тем, как выдать их замуж, не так ли?

— Да, — с несчастным видом подтвердила Аделаида, — но…

— Ты просто обязана сделать это, Адди! Мы не можем допустить, чтобы весь Лондон издевался над нашей ничего не подозревающей дочерью. Половина из них, кажется, думает, что она — охотница за деньгами, которой все равно, что мужчина… калека. А другая половина просто смеется над ней. Я не потерплю этого, слышишь! — Лицо его угрожающе налилось кровью. — Знаешь ли, сколько человек имели неслыханную наглость спросить меня: как мне нравится, что за моей дочерью ухаживает Вяленький Цветочек?

— Вяленький Цветочек, — словно завороженная повторила Аделаида. — Это звучит бесподобно: Вяленький Цветочек.

— Господи, Адди, не повторяй. Это же неприличное выражение, — простонал муж. — Ты же понимаешь, что я имею в виду: люди просто состязаются в придумывании прозвищ для таких мужчин. Не думай, что я ему не сочувствую. Мне он очень импонирует как личность. На днях он произнес удивительно достойную речь в палате лордов о голодных бунтах в Суффолке. Тогда никто не шептался о его «недееспособности»! Беда в том, что он не тот человек, которого отец хотел бы видеть ухаживающим за своей дочерью. Не будет детей, Аделаида. Ты подумала об этом? — Он осуждающе посмотрел на жену.

— Марсель, — возразила она, — я не предлагаю выдавать за него Шарлотту; я только не хочу говорить с ней об этом. Ведь она ничем не показывает, что предпочитает его другим претендентам. Почему бы пока не оставить все как есть?

— Потому что в любой момент он может покорить ее! Ты бы видела его в палате, Адди. Этот человек обладает ораторским талантом. И он чертовски хорош собой, должен признаться. Посмотреть на него — не подумаешь, что с ним что-то не так. Если бы не его проблема, я бы сказал, что он идеально подходит Шарлотте.

— Понимаю, — сказала Аделаида. — Ты боишься, что она в него влюбится.

— Если это случится, нас ждут неприятности. Ты же знаешь, Адди, до чего она упряма. Мы не смогли помешать даже Уинифред выйти замуж за американца, а она самая послушная из наших дочерей. Если Шарлотта вобьет себе в голову выйти за него замуж, она сделает по-своему. И не будет слушать, дееспособен он или нет! — Он тяжело опустился на кровать. — Кроме того, Адди, она будет несчастна. Она может целый день писать картины, но счастливой не станет. — Марсель протянул руку и усадил жену рядом с собой. — Это было бы несправедливо.

Аделаида уютно устроилась под боком у мужа. Ее мучили сомнения — не рассказать ли ему о том, что случилось с Шарлоттой в Кенте три года назад. Лучше не надо, решила она: он впадет в страшный гнев и, вероятно, ворвется в городской дом Александра Фоукса, как разъяренный бык. К тому же ее беспокоило существование брата-близнеца. А что, если это был другой? Как его имя? Какое-то ирландское, вспомнила она. Так что же делать, если в саду был другой близнец? Смогла бы Шарлотта их различить? Она пришла в ужас от мысли, что придется спрашивать дочь.

— Одного я не понимаю, Марсель. Сара Престлфилд (тебе известно, какой злобной она бывает) рассказала мне, что у Александра Фоукса есть дочь. Она даже сказала, что его дочь всегда с ним, все время и никогда не остается с няней. На вид ей около года, очень плохо воспитана, и он повсюду берет ее с собой. И Сара сказала, что девочка — точная копия отца! Как это может быть, если он… ну как это… не способен?

— Не знаю, — ответил Марсель. — Я не слышал о дочери. Но знаешь, Аделаида, это может быть и чья-то еще дочь. Насколько мне известно, его жена умерла. Так кто же может подтвердить, была она матерью этого ребенка или нет?

— Хорошо, но как это изменит дело, Марсель? Не понимаю. Он или может, или не может. Если может, то нам нечего беспокоиться о Шарлотте.

Марсель вздохнул. Он не был расположен объяснять жене сложные проблемы отсутствия потенции в отношениях с женами при наличии потенции с куртизанками.

— Ну, дорогая, — неохотно ответил он, — существует вероятность, что недееспособность Александра Фоукса не проявляется в… некоторых ситуациях.

Последовало короткое молчание.

— О Боже, — тихонько произнесла Аделаида. — Все это так неприятно. И он мне нравится, Марсель, в самом деле. А ты абсолютно уверен? Может быть, все это — сплетни?

Марсель покачал головой.

— Несколько моих так называемых друзей имели удовольствие заверить меня в том, что это сущая правда. Его первая жена, женщина по имени Мария Колонна, после года замужества обратилась к Папе — она, конечно, была католичкой — с просьбой расторгнуть их брак, заявив, что ее муж — импотент. И Александр Фоукс не опротестовывал аннулирование брака. Очевидно, она принадлежала к очень хорошей римской семье, и все они считали этот брак позором. Несколько месяцев назад она умерла, и он вернулся сюда. Полагаю, что он приехал с ребенком, хотя о его дочери мне никто не говорил.