Во все Имперские. Том 2
Шрифт:
На входе в Галерею меня остановили казаки и тщательно обшмонали, видимо, выискивая корону по приказу Огневича. Но никакой короны у меня при себе, естественно, не оказалось. Из потенциально подозрительных предметов у меня был только подаренный Чудовищем трикоин, но он у казаков никакого интереса не вызвал.
Это было понятно, казаки же не магократы, для них все трикоины — просто странные деревянные монетки.
Потом казаки спросили меня, какого хрена я брожу ночью, но я ответил, что меня разбудил шум, я перепугался и побежал к Глубине,
Казаки посмеялись с моей удивительной истории, но вынуждены были её сожрать.
Оказавшись в подвале Галереи, я первым делом растолкал похмельного холопа.
— А? Барин? — холоп, проспавший весь кипиш, теперь тёр свою рожу, пытаясь привести себя в форму.
— Семь чашек чая, черного, покрепче, — потребовал я, — И сладкого. Когда я засыпаю на ходу, меня только чай со сладким и спасает. Хотя обычно я сладкого не ем. А чай с сахаром вообще не пью. Так что сообрази мне крепкого чая без сахара. И каких-нибудь пирожных.
— Ночь на дворе, барин! — взмолился холоп, глянув на часы, висевшие тут же в холопской.
Судя по всему, мужик знал цифры, что вызывало своего рода уважение.
— Не положено ночью! Столовая закрыта! — продолжил канючить холоп.
— Уверен, ты решишь эту проблему, — заверил я холопа и швырнул ему рубль.
Рубль у меня имелся, потому что часть денег голландец мне одолжил мелочью.
Холоп тут же переобулся прям на ходу:
— Все сделаем, барин!
— Так-то лучше. Учти, что я хочу получить чай в ближайшее время, горячим. И жду его, сгорая от нетерпения, в комнате триста восемьдесят девять. Если не разочаруешь меня — получишь еще рубль.
Вообще я, конечно, переплачивал, в той же «Ижоре-Обжоре» лучший китайский чай стоил копеек десять. Но холоп был прав, время сейчас нечайное, так что по всем понятия надо доплачивать за удовольствие.
Поставив холопу задачу, я двинулся к своей комнате.
Коридор был пуст, студенты, если и просыпались, то уже все отвалились назад на боковую. Ну а фигли, два ночи и пять минут на часах. Я уже опаздывал на встречу, назначенную Головиной.
Впрочем, толкнув дверь своей комнаты, где мы и условились встретиться, я никакой Головиной не обнаружил.
Тем не менее, в нашей с Шамановым комнате витал тонкий аромат женского парфюма, в этом запахе было что-то хвойное и цветочное одновременно. Девушка в комнате была, хоть и не Головина.
Графиня Дю Нор сидела на моей кровати, закинув ногу на ногу.
Графиня была столь же юна и красива, как и во время нашей последней встречи. Роскошные волосы девушки, черные и кудрявые, сегодня были собраны в хвост и скреплены серебряной заколкой в форме розы ветров — её фамильного герба. Такой же герб красовался у графини на мундире, а сам облегающий черный мундир подчеркивал её небольшие упругие груди и стройную талию.
Очаровательные черные глаза девушки были подкрашены угольно-черной подводкой, как это обычно делают арабки. Другого макияжа графиня не носила, а глаза у неё были чуть красноватыми, судя по всему, до того, как навести марафет, девушка плакала.
Юбка на графине была чуть короче, чем в прошлый раз на занятии по магии, но все равно свободной и длинной, до колена. Юбка была подпоясана серебристым пояском. Стройные ножки девушки подчеркивали черные непрозрачные леггинсы, а туфельки на графине были начищенные до блеска, но предельно скромные — на низком каблуке и без украшений.
Когда я вошёл, дю Нор испуганно уставилась на дверь. Шаманов, расхаживавший по комнате, проделал то же самое.
— Хм, вообще я ожидал увидеть тут другую посетительницу, — заметил я, — Прыщавую и не столь прекрасную, как вы, Ваше Сиятельство.
Я подошёл к девушке и поцеловал ей руку, которую графиня подала мне, не вставая.
Ручка у девушки была совсем детской, аккуратные и короткие ноготки без следа маникюра.
— Головина задержится, и все остальные тоже, — доложил Шаманов, — Она мне сообщение прислала. Огневич собрал всех, кто присутствовал при убийстве Чудовища, и теперь прессует их, требуя отдать корону.
— Прессует?
— Да вроде не бьет и не пытает, если ты об этом, — успокоил меня Шаманов, — Просто угрожает, как пишет Головина. Но когда он их отпустит — неизвестно.
— У директора Огневича сегодня не лучший день, — хмыкнул я, — А нас с тобой, Шаманов, он почему не прессует?
— Так тебя же ему трогать запретили… — Шаманов бросил взгляд на дю Нор, — Сам знаешь, кто запретил. А меня он, видимо, зассал трогать, потому что я твой друг и сосед по комнате.
— Ты, конечно, мой друг, но попрошу не выражаться, когда у нас знатная посетительница, — ответил я, — «Зассал»? Что за выражения, Акалу? Фильтруй базар. Зачем вы здесь, Ваше Сиятельство?
— Меня позвала Головина, — смущенно ответила дю Нор, — Она сказала, у вас есть ко мне дело.
— И оно у меня на самом деле есть…
Дверь резко и без стука распахнулась, и Шаманов с графиней чуть не подпрыгнули от испуга.
В комнату ввалился холоп с подносом. На подносе помещались кипящий самовар, семь стаканов, типа тех, которые выдавали в советских поездах, а еще небольшой медовый торт. В торте не хватало одного куска.
— А где кусок? — поинтересовался я у холопа, — Почему торт не целый? Сожрал, сука?
— Не, студенты съели, барин! — запротестовал холоп, — Это же из остатков, с ужина.
— Ладно, заслужил. Лови.
Холоп поставил поднос на столик, а я швырнул моему личному официанту рубль.
— Не забудь до утра всю посуду вернуть в столовку, или где ты там спёр самовар, — посоветовал я холопу.
— Все сделаем, барин!
Холоп ретировался, а я внимательно посмотрел на Шаманова:
— Акалу, брат. Прошу тебя не обижайся, но…
— Мне опять пойти погулять? — сообразил Шаманов, но в очередной раз обиделся.