Вода с сиропом стоит три копейки
Шрифт:
– Нина, зайди в дом! Сам разберусь. – И Олегу: – Кто ты такой и что тебе здесь надо?
Слишком большим потрясением было увидеть живого отца, он перестал соображать здраво, жалко улыбнулся и пробормотал:
– Папа… это я, Олег.
– Слушай сюда, Олег… или как тебя там… Я сейчас зайду в дом за дробовиком, и тебе не поздоровиться, когда вернусь. Уходи по-хорошему, – сурово предупредил отец и, чуть помедлив, скрылся в дверном проёме.
Надо было уходить, он слов на ветер не бросал, его папка. Олег обнял Найду и поцеловал
– Я ещё приду, Найдочка.
Озарённый внезапной идеей, он вытащил из брючного кармана телефон, настроил камеру и сфотографировал собаку. И поспешил ретироваться, а то, чего доброго, получит от родного батьки заряд дроби в зад.
Катя топталась возле ворот, испуганно прислушиваясь к звукам за калиткой.
– Что случилось? Кто там был?
– Потом объясню, едем отсюда!
Олег оглянулся на дом и увидел то, на что сразу не обратил внимания: с фасада исчез голубой сайдинг, самолично монтированный им несколько лет назад; стены были оштукатурены и побелены, на окнах – ставни. В темноте не было видно их цвета, да это и не требовалось: он прекрасно помнил, что они синие с белым узором.
– Почему – едем? Где Нина Петровна? Она тебя не пустила? – удивилась Катя, но тем не менее послушно села в машину.
– Сейчас я всё выясню, – бормотал Олег, включая зажигание, – сейчас…
Он погнал машину в центр тихого ночного города, с редкими проезжающими мимо жигулёнками и «москвичами», с магазинами без пышных названий, без сияющих огнями реклам, с разбегающимися трамвайными рельсами, которые окончательно демонтируют в две тысячи первом году, как «небезопасные для эксплуатации состояния инфраструктуры».
– Что происходит? Почему здесь всё так странно? – шёпотом, боясь разбудить спящего сына, спросила Катя.
– Сейчас… погоди.
Киоски и магазины были закрыты, улицы пусты и безлюдны, если не считать неспешно прогуливающихся трёх парней, внимательно поглядывающих по сторонам. Олег заметил их, притормозил и вышел из машины.
– Молодые люди, подождите!
Те сразу остановились, переглянулись и приблизились, подозрительно глядя на поблёскивающий в фонарном свете «форд». На рукавах светлых рубашек темнели повязки с надписью: «дружинник».
– Здравствуйте. Мы не местные, из… из Польши приехали. – Скажите, сколько сейчас времени?
Один из парней понимающе улыбнулся, поднёс руку к глазам и сказал:
– Час тридцать.
– А число?
– Уже шестнадцатое.
Олег нащупал пачку «Винстона», вытряхнул сигареты и, принимая вид богатого простака, щедро предложил:
– Курите? Угощайтесь!
Один отказался, двое других осторожно вытянули по одной.
– Так вы из Польши? – спросил некурящий паренёк, разглядывая Олеговы мокасины и голубые джинсы, перевёл взгляд на майку с головой медведя в шапке-ушанке.
– Да… – улыбался во весь рот Олег. – Ми только что приехать, – добавил он с акцентом, коверкая слова. Назвался груздем, как говорится…
– А-а-а… вы в Москву на Олимпиаду едете, наверно? – озарилось догадкой лицо паренька.
На Олимпиаду!
– Да, в Москву, – вымученно улыбнулся Олег.
– А я сразу понял, что вы не отсюда – машина у вас заграничная, красивая… Вот, держите на память. Сувенир. – Он вынул из кармана рубашки чуть помятую открытку с олимпийским мишкой с букетом тюльпанов в лапах.
– Олег, о чём он говорил? – жалобно спросила Катя. – Какая Олимпиада? Та, что будет в Сочи?
– Мы попали в июль восьмидесятого года… тысяча девятьсот восьмидесятого. СССР готовится к летней Олимпиаде.
– Что? Это шутка?
– Это правда. Я видел в доме своего молодого отца и мать. И там же, убеждён в этом, спал я сам, в той маленькой комнате, где жил Владик. Вот такие пироги, Катюха…
***
До утра решили не светить в городе нездешней машиной, не привлекать ненужного внимания милиции. Заехали в ближайший лесочек и устроились на ночлег в «форде», разложив сиденья. Катя и Владик спали, а Олег почти не сомкнул глаз, только на какую-то минутку задремал.
«Может, мне это приснилось?» – подумал он, поморщился и потёр лоб. Снимок Найды в смартфоне ясно говорил, что это не сон и не галлюцинация, а значит и остальное тоже реально.
Обидно, что батя принял Олега за воришку, теперь никак нельзя попадаться ему на глаза. Правда, есть ещё крохотная надежда, что в темноте он не рассмотрел ночного визитёра, как следует.
Все эти годы Олег сильно тосковал по отцу, временами не веря, что его больше нет; часто думал, как бы поступил и что сказал отец, что одобрил бы, а чего – нет. Как хотелось снова обнять его, поговорить… Показать внука Владьку, которого он никогда не видел: умер от рака лёгких ещё до его рождения.
Шесть утра. Оживлённо щебетали, свистели и щёлкали птицы, перепархивая с ветки на ветку, радуясь, должно быть, солнцу и новому погожему дню. Мокасины Олега стали влажными от росы, майка за ночь измялась. Он потрогал подбородок – колючий. Эх, побриться бы и помыться, да негде. Вот попали так попали: ни документов, ни денег. Сначала они съедят яблоки с помидорами, потом соленья и варенья из банок, а потом хоть с протянутой рукой ходи по городскому парку, как Киса Воробьянинов: «Месье, жё не манж па сис жур».
Хотя… Ну конечно, как же он мог забыть! Олег почти бегом вернулся к машине. Вот они, альбомы с золотыми гербами на красных обложках, засунутые впопыхах между кресел. Монеты пусть себе лежат дальше, а вот купюры очень даже пригодятся! Он вытащил из кармашков все подходящие по годам банкноты, пересчитал. Шесть сотенных, семь пятидесятирублёвых бумажек, две десятки, пятирублёвка, потёртая трёшница и рубль. Итого – девятьсот семьдесят девять рублей, почти тысяча. Олег закинул руки за голову и тихо рассмеялся. Вот так нежданно-негаданно пригодятся опальные деньги.