Водная пирамида
Шрифт:
30
Прошли годы после того, как старый друг нашей семьи привез нам угря и форель, и мы почувствовали дыхание родной страны. Тем самым он, как никогда, всколыхнул нашу эмигрантскую жизнь. Снова обострил два противоположных, постоянно волнующих нас, вопроса: остаться или уехать, надеясь когда-то вернуться туда, откуда мы отправились в путешествие, изменив родному месту…
Жизнь в доме у реки текла с напрасной надеждой, что мы снова уедем. В один прекрасный день откроем нашу потерянную семейную Атлантиду. Нас не оставляло чувство, что мы должны были жить какой-то другой жизнью, и это ощущение только отдаляло нас от той, которой мы жили. А на чужбине жизнь тает быстро.
После отъезда Гури Порадеци вероятность того, что кто-то еще с той стороны границы посетит нас, почти сошла на нет. Меньше становилось и эмигрантов, которые хотели отсюда отправиться дальше к далеким континентам. Только самые отважные, заранее готовые пожертвовать жизнью, решались попробовать перейти границу.
Да, границы укреплялись, множились, еще больше запутывая балканский лабиринт. В отцовской душе с каждым днем слабела вера в то, что он сможет найти выход из этого лабиринта. Чем выше становилась балканская стена, тем меньше у людей оставалось надежд на свободу и счастье. Пришла пора безвременья — ни жизни, ни смерти…
В те дни Отец стал терять интерес к угрям и их пути. Но не перестал размышлять в целом о миграциях живых существ на планете. Задачей его исследований, его неосуществленной эврикой по-прежнему было — открыть связь между миграциями людей и миграциями животных, птиц и рыб.
Он с рвением изучал законы, по которым происходят различные природные явления и отклонения от них, которые чаще всего бывали вызваны самим человеком. При этом свое вмешательство в природу люди оправдывали тем, что оно необходимо ради высоких и благородных целей. Человек будет двигаться по проклятым дорогам истории, заключал Отец, по сути, изменяя своей природе. В разгар таких мыслей Отец начинал, кто знает, в который раз, делать ревизию книг, которые имелись в его библиотеке. Мама поначалу побаивалась таких «пересмотров» Отцом книг, но со временем к ним привыкла.
Ища выход из балканского лабиринта, отец внимательно перебирал книги и расставлял их на полках в определенном порядке. Как и раньше, вперед, чтобы легче было достать, он ставил книги о миграциях людей и других живых существ, в том числе угрей. Он все еще тешил себя надеждой на то, что он последует по их пути. Хотя понимал, что это сделать становилось все тяжелее и тяжелее. Но пусть хоть книги будут у него под рукой!
Отцовская библиотека со временем превратилась в настоящую вавилонскую крепость на Балканах, копилку главных идей, которые могли помочь Отцу найти естественный выход из быстротечной истории. Он будто хотел угнаться за всей балканской историей, приостановить, понять ее благодаря самым важным книгам и растолковать, насколько это было ему под силу. А не было ничего более непостоянного, более неясного, более загадочного, более двусмысленного, чем написанная балканская история, авторы которой всегда возвеличивали новых победителей и почти никогда не продолжали до них написанное, а начинали писать заново. Чтобы история начиналась с них. Именно поэтому отцовский труд, История Балкан, должен был начинаться с описания поражений.
Кто мог сказать, почему в те тяжелые времена — с барабанным боем, лозунгами насчет прогресса, борьбы с нерационально потраченным временем, с революционными песнями про рабочий класс — Отец начал читать книги о лабиринтах? Нужно было, чтобы прошли годы, и только тогда стало понятно, почему Отца заинтересовали эти книги. И вся его библиотека в конечном итоге стала представлять собой лабиринт, в котором было несколько перекрестков: книги в зависимости от тематики располагались так, как расставил их Отец, пытаясь найти правильный путь для себя и своей семьи и выйти из лабиринта. Но к выходу из лабиринта не идут маршем и с песней! Открыть выход легче, если идешь не спеша или, нередко бывает и такое, если движешься назад. Такие мысли владели Отцом, когда он располагал на полках свои книги…
Все члены семьи уже привыкли к тем периодическим перестановкам,
В своем сознании отец снова находил какую-то связь, только ему до конца понятную, между открытой Атлантидой рукописей и путем угрей. Он считал, что в оттоманских рукописях, судебных документах, покоится балканское время. Отец с головой уходил в изучение этих старых, рыхлых, пожелтелых листов, даже не скрепленных в тетради. Иногда, переворачивая страницу, Отец ощущал трепет других времен, слышал речи людей, заключенные во всей этой громаде документов, свидетелей минувших событий. Эти пожелтевшие листы, разложенные везде и повсюду в отцовском кабинете, были не просто изъеденной временем бумагой, они были судьбами бесчисленного количества людей, семей, поколений, племен, народов. Были доказательствами некоей жизни, потерянной в забвении. Были знаками, оставленными душами мертвых.
Отец придавал особое значение этим знакам. Знаки боролись со временем, которое уничтожало бумагу. Они были последними свидетелями исчезнувшей жизни, они просили потомков только об одном — не потерять с ними связь. Отец встал на их защиту — он видел свою задачу в том, чтобы растолковать знаки, открыть их значение, придать им смысл и тем самым воскресить их. В бумагах оттоманского времени все было перемешано — Отец пытался расплести запутанные и частенько оборванные нити судеб разных семей.
Отец хорошо помнил, как когда-то на Эйюбском кладбище в Стамбуле с его бесчисленным множеством каменных восклицательных и вопросительных знаков, символов бывших жизней, его охватила меланхолия и печаль, потому что он не смог найти там могилы родственников своей матери, предков, о которых он почти ничего не знал. И теперь он был счастлив, что сможет растолковать послания из прошлого, связать ушедшие поколения с будущими…
Отец в душе надеялся, что, разбирая рукописи, ему удастся добраться до самой сердцевины, до нарушенной целостности семьи судьи, откуда была родом его мать, семьи, когда-то жившей в стране, из которой он отправился в изгнание. Отец работал, не покладая рук. Он верил, что эти бумаги донесут до него голоса его предков. Иногда он вслух разговаривал с ними. Старался найти способ вступить с ними в связь. Отец внимательно, лист за листом, изучал желтые тетради, особенно долго рассматривал истлевшие страницы, где был оторван кусок или стерлись буквы. Он упорно старался разгадать значение утраченного текста, до последней запятой, будто подозревал, что именно он содержит семейную тайну.
Отец изучал эти старые рукописи, как когда-то книги об угрях, в которых он тщательно искал верный путь спасения семьи, каким он себе его представлял, но так и не нашел. Тем не менее, он не отложил книги про угрей навсегда. Отец возвращался к ним всякий раз, когда он терял надежду найти выход для семьи в судебных записях оттоманского времени…
Эпилог
Отцу было понятно, что реальный исход с Балкан на протяжении многих лет будет невозможен. Паутина границ еще долго останется на балканских просторах. А книги — каждая книга в отцовской библиотеке будет означать новое путешествие — плавание по великой реке жизни со всеми ее извилинами и омутами. Отцовские поиски пути угрей окончательно превратились в метафизические, воображаемые. Как странствующий путник Заратустра, Отец говорил себе: