Водоворот
Шрифт:
«Это все влияние, оказанное извне», – находишь ты себе оправдание. На самом деле оглянись и увидишь причину, толкающую тебя на безумные поступки. Эта причина – ты. Даже тебе самому твои собственные правила чужды. Зачем же тогда ты живешь ими? Пока не ответишь на этот вопрос, твоя жизнь нигде не поменяется. Еще один вопрос. А стоит ли вообще что-то менять, если тебя все устраивает? Главное, не докучать другим. Но твои правила приносят лишь разруху. Кто тебе сказал, что ты лучше других? Что к тебе необходим особенный подход? Что тебе требуется больше внимания, чем остальным? Когда поймешь, что ты такой же, как и все, получишь награду, как ты говоришь – «извне».
Топливные баки Гриня дозаправил два раза
Недалеко от лодочной станции, на берегу реки, отдыхала компания молодых людей. Рубахин, проходя мимо них, ни с того ни с сего с ними заговорил.
– Оттопыриваетесь? – сам удивился, что произнес слово, которое до этого момента не использовал в своей речи.
– Если хочешь, оттопырься вместе с нами, – предложил молодой человек, скорее всего, лидер компании.
Время было позднее. Будить родителей не хотелось. А здесь гитара, костер, девчонки. Рубахин внес вклад деньгами и присоединился. Огни ночного города и стоящих на рейде кораблей красиво отражались в бегущих волнах, как бы рассыпаясь мелкими горящими осколками. Звуки гитары ударялись о камни и разливались приятной акустикой. Трех – и пятиаккордный круг знал и Гриня.
– А ну-ка, – обратился он к музыканту, – разреши? – молодой человек, только что закончивший исполнение дембельской песни, передал инструмент.
– Прошу, – сказал он.
Рубахин взял гитару. Брякнул по струнам и с ре мажор заиграл арестантский романс на стихи известного нам автора.
Ты поверь мне, браток,Нет условий, что мы не осилим.Пусть заложен замокИ железо на стенках висит,Это только предлогДля создания внутренней силы,Был свободы глоток,А Господь нам дороги простит.Мы проходим тюрьму,Лагеря и этапы со звоном,Не сказав никому,Как на волю охота порой.Нам печаль ни к чему,Пусть она нарисуется фоном,Золотую каймуМы у жизни не ищем с тобой.Знаю, хочешь любить,Знаю, тайно мечтаешь о встрече,Просыпаться в лучах и объятьях любимой жены,Но приходится жить,Иногда потушив свои свечи,Лишь душой не скривить,И зажгутся, братишка, огни.– Эх! – махнул рукой Рубахин, закончив песню. – Гулять, так гулять! – произнес он с оптимизмом и бросил в круг собравшихся еще несколько купюр. – Кто пойдет за пойлом?
Желающий определился сию секунду и минут через сорок дежурный стаканчик, играющий роль «ковша мира», на землю не опускался. Его раз за разом передавали то в одни, то в другие руки. Гринина душа ликовала. Он уже не помнил, для чего вообще вернулся в родные края.
– А можно еще романс послушать? – обратился к Рубахину гитарист по имени Леха.
– Почему бы и нет! – улыбнулся Гриня. – Легко, – и, брякнув по струнам, начал петь.
Судьбу уговоритьВсевышнему молиться,Что б ты была вернаИ верила в мечту.Ты чувства сохранитьИ многому учитьсяДля наших дней должнаИ брать все на лету.Смекалка и задорВ тебе живут с рожденья,Не растеряй огоньИ устремленье дней.Не ставлю я в укорНеверные движенья,И неудачу тронь,Будь с каждым днем сильней.Я в жизни не Христос,Обыкновенный смертный.Я Господа молю,Пусть верой наделит.Идем мы не под скос,Наш путь с тобою верный,Тебя не разлюблю,Господь нас сохранит.Первая встреча на родной земле была великолепна. Рубахин не заметил, как отрубился. Усталость после трехсуточного путешествия и алкоголь сделали свое дело. Проснулся он на остывших камнях. Кожаной куртки и туфель как не бывало. Денег даже на глоток лимонада не осталось.
– Ой, – схватился он за раскалывающуюся голову. Выскользнувшие из-за горы солнечные лучи ослепили глаза. – Дал маха фраер, – процедил он сквозь зубы самому себе.
Родителям, которые не видели своего сына девять лет, нельзя показаться босиком. Вспомнился школьный товарищ по кличке Сава. У Савы хоть обувь какую взять, подумал он и направился к его дому.
Жители города еще спали. Лишь иногда собаки-помойники с опаской поглядывали на него. Вдоль берега стоял ряд пятиэтажек. В одной из них жил Сава. Гриню всего трясло. Вот и нужный дом. Войдя в подъезд, Рубахин еще какой-то момент колебался. Но стой не стой, а делать что-то нужно.
На прозвеневший звонок мать Савы открыла дверь почти сразу. Вышла она в наспех накинутом халате. Лицо было заспано.
– Здравствуйте, тетя Лида, – поприветствовал ее Рубахин. – Извините, что в такую рань, – стал он оправдываться, чувствуя себя неловко. – Так сложились обстоятельства. Мишу хотел увидеть.
– Гришка. Ты что ли? – уставилась она на него удивленно. – Ты откуда такой красивый?
– Так получилось. Понимаете? Приехал ночью домой, уснул на берегу. А когда проснулся, обуви на ногах нет. Дома будет стыдно показаться в таком виде. Что скажут родители? – развел он руки в стороны. Вид у него был жалкий. За тридцать лет перевалило, а мозгов как не было, так и нет.
– А Мишка от нас отдельно живет, – сказала она с негодованием. – Я тебе тапочки дам и адрес скажу. Дойди до него, – и удаляясь в глубь квартиры, запричитала, – как вас только земля носит? И когда за ум возьметесь? – упрекнула она, отдавая ему сланцы, и покачала головой. Дескать, да, парень, так ты ничего и не понял.
– Спасибо, тетя Лида, – не глядя ей в глаза поблагодарил он.
– Ладно. Ступай с богом, – сказала она и захлопнула дверь.
Сава жил в доме на два хозяина. Гриня родился и вырос в этом городе. Поэтому найти нужную улицу труда не составило. Дошел быстро. Проходя мимо окон, Рубахин услышал звуки музыки. «Неужели спозаранку уже гуляют?» – промелькнула в голове мысль. Послышались мужские голоса и девичий смех. Ворота и входные двери в дом были открыты. Во дворе стояла серого цвета новенькая «девятка». Залаяла немецкая овчарка. Слава богу, что находилась на цепи.