Воды Леты

Мелехов Олег Иванович

Возвращение обратно получилось слишком резкое и очень болезненное. Словно Марку еще раз дотла сожгли все синапсы.

Он кричал, он плакал без слёз, он катался по жесткой траве и выл, как дикий зверь. Он хотел умереть. А зачем теперь жить? Без «Северы» и без Слияния? Навсегда! И обязательно придумал бы, как покончить собой в вирт-поле, этот Марк Фурий, который никогда больше не сможет… Когда бы не мысль, что он — единственная правда, которая осталась от его «Северы». Потому что они не могли не знать про дружественный огонь. А значит, вся история про мифический мятеж — ложь!

* * *

«Antonia Lucio salutem.

Никогда

прежде я настолько не сожалела о твоем отсутствии здесь, в моей лаборатории. Тебе лучше прочих известно, мой Луций, как я не терплю некомпетентности в подчиненных, но на этот раз эти недоделки, вообразившие себя учеными, превзошли самих себя. Вообрази, до какой степени нужно деградировать, чтобы позволить себе откровенное разгильдяйство! По милости этих ничтожеств мне едва не пришлось ликвидировать объект 18а, что не просто преждевременно, но и преступно. Ты примерно представляешь, скольких трудов и даже унижений мне стоило уговорить претора на этот эксперимент; и что же? Он едва не сорван из-за пары нерадивых идиотов! Последнее, что меня интересует — это причины, почему лаборанты позволили объекту 18а выпасть из вирта. Разумеется, я приняла необходимые меры, и эти двое уже никому не навредят своей глупостью, но сам факт, Луций! Я вспоминаю наши совместные исследования и горько жалею о том, что не имею возможности включить тебя в группу.

К счастью, этот досадный инцидент если и нарушил ход эксперимента, то не слишком. Объект вновь погружен в вирт-кому, и в деле наметился определенный прогресс. Впрочем, об этом позже.

Прости, что это письмо вышло столь кратким. Теперь я вынуждена постоянно присутствовать в лаборатории, ибо доверять могу только себе.

Vale».

Антония едва успела закодировать письмо, как ее отвлек срочный вызов от претора. Сенатор связывался по закрытому каналу, а потому мог позволить себе откровенность.

— Антония, мне нужны результаты, и срочно. Сенатская комиссия сыта по горло обещаниями. У тебя есть обвиняемый по делу о гибели «Северы», говорят они, почему он до сих пор не предстал перед судом? Что прикажешь отвечать?

— Он в коме, не так ли? — хмыкнула женщина. Напор магистрата не слишком ее пока напугал.

— Для того чтобы удовлетворить Сенат, ему не обязательно быть в сознании, — отрезал претор. — Судить можно и заочно. Даже мертвого, если на то пошло.

— Господин, ведь мы договорились, — напомнила Антония. — Я провожу эксперимент, ты — получаешь не просто обвиняемого, а полностью раскаявшегося, осознающего свою вину человека, который уже сам себя осудил. Человека, готового не просто принять любое наказание, но и самого себя казнить. Дай мне время и…

— Нет. Времени больше нет, — претор Эмилий с сожалением покачал головой. — Поверь, я употребил все свое влияние, чтобы оттянуть начало процесса. Но там, — он показал куда-то вверх, — жаждут крови, Антония. Пока что — только крови Фурия Северина. Но еще немного, и ты сама попадешь под следствие, и даже я не смогу тебя спасти. Особенно если подробности твоих экспериментов выплывут наружу. Полетят головы, Антония, и твоя будет первой.

— А второй — твоя, — вздохнула она. — Да, я понимаю. Ну что ж… не могу сказать, что у меня прорыв, однако твой обвиняемый уже почти дозрел. Процентов на 80. Он сам придумал себе правдоподобное объяснение…

— Единственно верное объяснение, — нетерпеливо поправил Эмилий.

— Да, единственно верное. Конечно. Но это пока только скелет воспоминаний. Нужен хотя бы день — реальный день! — чтобы кости обросли плотью.

— День, — помолчав, согласился магистрат. — Хорошо.

День у тебя есть. Но не более. Форсируй события, Антония. В конце концов, свои заметки… или отчеты… или что там вы, препараторы, пишите? Их ты сможешь составить, когда все закончится. Vale, Антония. Завтра он должен быть уже в сознании, иначе я своими руками вытряхну его из вирта.

— Будет, — холодно пообещала психокорректор, глядя уже в потемневший экран. — А как же.

* * *

Ни один наварх в здравом рассудке не станет целиком и полностью доверяться психокорректору. Никто не любит, когда копаются в его мозгах. Но если речь идет о высшем благе, о благе Республики, тут они все на одной стороне. Должны быть, по идее.

Антония Альбина лгала, но этого мало, она пыталась еще заставить Марка самого придумать свою вину. И хуже всего то, что они… А в адресате Марк не сомневался ничуть. Всё высшее флотское руководство сидит в Сенате. Так вот, они не просто уничтожили «Северу» со всей командой, не просто заживо их сожгли, они решили выставить храбрых и верных Северинов не только предателями-мятежниками, но еще и ославить дураками. Спятившими тупицами, не сумевшими правильно рассчитать курс для рат-перехода.

«Порция Квинта, ты слышишь? — спросил Марк у своих ладоней, в которых прятал пылающее от гнева лицо. — Твои астрогаторы были отличными спецами, а ты… лучшей из всех, кого я знал».

Он вспоминал их всех поименно. Не только старших флотских офицеров, но и младших, а еще подчиненных префекта — бравых манипулариев, инженеров, вирт-обслугу, гетер. Всех! Долго вспоминал. И Флавию, свою юную стажерку, касавшуюся штурвала, словно какой-то немыслимой святыни.

И, конечно же, проще всего было умереть. Но только не сейчас, нет. Такого чудесного шанса отмазаться Марк Фурий Северин никому не предоставит!

Осталось лишь выбраться из вирт-поля, из этой ловушки для разума и тела. Точнее, убедить Антонию вывести главного обвиняемого из комы. Не ради себя. Ради Флавии, и Тита Виниция, и, конечно, Гнея Курция — убитых, опозоренных и проклятых.

— Я всё вспомнил, — сразу, не утруждая себя приветствиями, заявил Фурий, едва лишь Альбина появилась на пороге его убогого обиталища. — Это была полностью моя вина. Я готов понести заслуженное наказание.

Но Антонию эта лаконичность не удовлетворила.

— А в чем именно заключалась твоя вина, Марк Фурий? — спросила она недоверчиво. — И что на самом деле случилось на борту «Северы»?

— Это был мятеж. Я его допустил, — отчеканил Марк, вытянувшись во фрунт, как на торжественном построении в честь прибытия консула, и глядя как бы мимо плеча Антонии.

Она ликовала! Да, она ликовала, почти не скрывая своих чувств.

— Надеюсь, мне позволят умереть с честью? — поспешил спросить Северин. Голос его очень натурально дрогнул.

— Я уповаю на то, что суд проявит к тебе снисхождение, — медленно сказала Антония. — Но будь готов к длительному процессу. Сенатская комиссия нуждается в подробностях, публичном заявлении и признании, а затем, я уверена, тебе будет позволено расстаться с жизнью… — она остро глянула на него, словно вдруг испытала сомнения. — Так что все-таки послужило причиной мятежа, Марк Фурий? И как ты оказался в капсуле?

— Насчет капсулы ничего сказать не могу — я бы уже без сознания. А причина… она простая. Я… — он трагически запнулся якобы от волнения. «Прости, Тит Виниций». — Я собирался отдать под трибунал главу вигилов.

Альбина прерывисто вздохнула. Все сходилось, все сходилось так четко, что даже не верилось. Однако… «Почему бы тебе для разнообразия не признать, что ты — лучшая, Антония?» — подумала она, а вслух сказала с действительно искренним сочувствием:

— Крепись, Марк Фурий. Скоро все закончится.