Воды слонам!
Шрифт:
– Я Верблюд, – представляется он. – Это Грейди. Это Билл. А с Чернышом вы уже знакомы. – Он улыбается беззубым ртом.
– Здравствуйте, – говорю я.
– Грейди, принеси-ка нам обратно кувшин, а?
Грейди смотрит на меня в упор, но я выдерживаю его взгляд. Тогда он встает и молча направляется к Чернышу.
Верблюд с трудом поднимается на ноги, до того непослушные, что мне даже приходится подставить ему локоть. Поднявшись, он светит мне в лицо керосиновой лампой, разглядывает одежду, словом, изучает от макушки до пят.
– Вот, Черныш, говорил
Черныш фыркает, делает еще глоток и протягивает кувшин Грейди.
Верблюд косится на меня.
– Так как, ты говоришь, тебя зовут?
– Якоб Яновский.
– Ты рижый.
– Я в курсе.
– А ты откуда?
Я медлю. Что сказать, я из Нориджа или из Итаки? Интересно, что он хочет услышать: откуда я удрал или где мои корни?
– Ниоткуда, – отвечаю я.
Лицо Верблюда застывает. Он чуть покачивается на кривых ногах, и колеблющаяся лампа льет вокруг неровный свет.
– Что-то натворил, малыш? Сбежал из тюряги?
– Нет, – отвечаю я. – Ничего подобного.
Он щурится на меня еще некоторое время и затем кивает.
– Тогда ладно. Не мое дело. А куда направляешься?
– Не знаю.
– Ищешь работу?
– Да, сэр. Полагаю, что так.
– Что ж, с каждым может случиться. А что можешь делать?
– Да что угодно, – отвечаю я.
Грейди приносит кувшин и отдает Верблюду. Тот обтирает горлышко рукавом и передает кувшин мне:
– На вот, глотни.
Я, конечно, не раз баловался крепкими напитками, но самогон – совсем другое дело. Он вспыхивает в груди и в голове адским огнем. Дыхание перехватывает, на глазах выступают слезы, но я пытаюсь не отводить от Верблюда взгляда, несмотря на то, что легкие вот-вот сгорят изнутри.
Верблюд наблюдает за мной и медленно кивает.
– Утром прибываем в Ютику. Я тебя отведу к Дядюшке Элу.
– К кому? Куда?
– Да к Алану Бункелю, Наиглавнейшему управляющему, Властителю и Хозяину Всех Известных и Неизвестных миров.
Должно быть, видок у меня озадаченный – Верблюд снова беззубо усмехается.
– Малыш, только не говори мне, что ты не понял.
– Не понял чего? – спрашиваю я.
– Вот те на! – орет он остальным. – Представляете, мальчики, он и правда не понял!
Грейди и Билл ухмыляются. Только Чернышу не смешно. Он хмурится и надвигает шляпу на нос.
Верблюд поворачивается ко мне, прокашливается и медленно, смакуя каждое слово, начинает:
– Ты попал не просто в поезд, малыш. Ты попал в Передовой отряд «Самого великолепного на земле цирка братьев Бензини»!
– Куда-куда? – выдыхаю я.
Верблюд хохочет, держась за живот.
– Ах, как мило! Ну до чего же мило, – говорит он, фыркая и вытирая глаза тыльной стороной ладони. – Ох ты, господи! Ты угодил задницей прямо в цирк, дитя мое.
Я пялюсь на него и моргаю.
– Это у нас шапито, – говорит он, поднимая лампу и указывая скрюченным пальцем на огромный рулон брезента. – Один из наших вагонов с шатрами сошел с рельсов и разбился вдребезги, вот все
ГЛАВА 3
Меня будит протяжный скрип тормозов. Я застрял между рулонами брезента довольно далеко от того места, где уснул, и потому не сразу понимаю, где я.
Поезд вздрагивает, останавливается и выпускает пар. Черныш, Билл и Грейди поднимаются на ноги и безмолвно выпрыгивают наружу. Когда они уходят, настает очередь Верблюда. Доковыляв до меня, он нагибается и пытается меня растолкать.
– Эй, малыш! – приговаривает он. – Ты должен выбраться отсюда до того, как придут за брезентом. Сегодня я попробую поговорить о тебе с Безумным Джо.
– С Безумным Джо? – садясь, переспрашиваю я. Ляжки зудят, а шея болит как черт-те что.
– Это наш главный, – поясняет Верблюд. – Точнее, главный над всей этой кладью. К манежу Август его не подпускает. На самом деле, сдается мне, его не подпускает туда Марлена, но какая разница? Она и тебя никуда не подпустит. А с Безумным Джо у тебя хотя бы есть шанс. Мы тут попали в непогоду и слякоть, и кое-кому из его ребят надоело вкалывать как проклятым. Так что они сделали ноги и оставили его на мели.
– А почему его зовут Безумным Джо?
– Кто его знает, – отвечает Верблюд, ковыряясь в ухе и пристально изучая его содержимое. – Сдается мне, он побывал и а каторге. Но за что – не выяснял. И тебе спрашивать не советую. – Он вытирает палец о штаны и направляется к двери.
– Ну, пойдем же! – кричит он мне оттуда, оглядываясь. – У нас мало времени. – Он садится на край и осторожно соскальзывает на насыпь.
Я напоследок отчаянно чешу ляжки, завязываю шнурки и следую за ним.
Перед нами – огромная заросшая травой поляна. За ней в тусклом предрассветном свете тут и там виднеются кирпичные здания. Из поезда вываливаются сотни грязных немытых людей. Они копошатся, словно муравьи вокруг леденца, ругаются, потягиваются, зажигают сигареты. Вагоны ощетиниваются мостками и скатами, непонятно откуда прямо в грязи материализуются упряжки на шесть и восемь лошадей. А вот и сами лошади – грязные першероны с обстриженными хвостами. Они с топотом спускаются по мосткам, фыркая и раздувая ноздри. Даже сбруя уже на них. С обеих сторон от мостков рабочие придерживают качающиеся двери, чтобы лошади не приближались к краю.
Несколько рабочих, опустив головы, направляются к нам.
– Привет, Верблюд! – говорит старший и забирается в вагон. Остальное карабкаются вслед за ним. Окружив рулон брезента, они тащат его к выходу, покрякивая от натуги. Пролетев полтора фута, рулон приземляется в облаке пыли.
– Привет, Уилл! – отвечает Верблюд. – Не угостишь старика сигареткой?
– Запросто, – рабочий выпрямляется, роется в карманах рубашки и наконец выуживает измятую сигарету. – Это «Булл Дарэм», – наклонившись, он протягивает сигарету Верблюду – Ты уж прости.