Шрифт:
Крыса
Ты скуп на слёзы
ты видел грозы
ты помнишь, как они свистят,
как волны, бьют всю ночь подряд.
припев
Грохочет якорь и боцман бродит
бьют склянки, все матросы по бортам
Танцуют волны, корабль уходит
навстречу северным ветрам
никто не знает,
Быть может розы, а может грозы
быть может штиль иль ураган
молчит и курит, нервно курит капитан
ведь это Тихий, очень тихий океан.
Ты видел море
ты был в дозоре
ты помнишь, как шумят леса
и вдаль уходят берега.
припев
Грохочет якорь и боцман бродит
«И если очень повезёт, тебя дорога приведёт, на Тихоокеанский флот»…
Есть такая песня, её слова воспринимались как издевательство, какая тут удача, служить три года вместо двух. Пехота, танкисты и другие бойцы, передвигающиеся по суше, уже отслужат, будут ходить по гражданке, обнимать девчонок, кто то поступит в институт, кто то даже успеет жениться, а ты ещё целый год будешь служить ходить в робе и тянуть вахту. И только через несколько лет начинаешь понимать, что это действительно здорово отслужить на флоте и увидеть огромный Тихий океан.
Сначала будет тяжело морально и физически, загруженный распорядок дня, вахты, наряды, изучение корабля и заведования, давят переборки, выматывает качка. Вечером только одна мысль – добраться до койки и даже упавшая среди ночи, с трубопровода, крыса, пробегающая по одеялу, не заставит тебя подняться.
Но пройдёт какое то время и ты освоишься в этом большом железном доме, настоящем мужском коллективе, изучишь основные законы и правила, будешь летать по трапам, загорать в свободное время на тентах шлюпок, тянуть канат и ловить рыбу. И этот корабль показавшийся тебе чужим и холодным, станет близким и родным, особенно после пройдённого вместе с ним шторма , ты полюбишь его, будешь знать каждую пайолину на трапе, а годы проведённые на флоте уже никогда не сотрутся из твой памяти.
Конечно всегда есть шанс не вернуться домой, корабли иногда тонут, но ты знаешь об этом, волков бояться – в лес не ходить. Иначе не возможно, нет другого способа увидеть океан, почувствовать его мощь и красоту, просторы и разнообразие…
Зима, корабль стоит у стенки в Авачинской бухте, кругом снега, метёт пурга. Вахта у трапа, на тебе овечий тулуп, ушанка и замёрзший автомат. Северный ветер проникает сквозь овчину. В редкие увольнения напяливаешь шинель, чистишь якорь на бляхе, ботинки скрипят на морозе, море цвета стали, сине-серое и даже чёрное.
И вот корабль снимается с якоря и через несколько дней тебя встречают Курилы и Хоккайдо, на построение бегаешь в бушлате, много чаек, бакланов и олушей, ночью всё в огнях рыболовецких траулеров, загружающих в трюмы кальмар. Ветер теплеет, но море ещё холодное, насыщенного тёмно-синего цвета. Проходишь Окинаву, воздух и вода наполняются теплотой, стоишь на верхней палубе в робе и берете, на полубак запрыгивают летучие рыбы, море ярко синее, даже голубое. Ещё пару дней и ты в тропиках, тепло повсюду даже в прохладном трюме, форма одежды тропическая, рубашка, шорты, сандалии и кепка. Ближе к экватору солнце становится беспощадным, утром, как только склянки пробьют завтрак, оно уже почти в зените, корабль ложится в дрейф, матросы заполняют бассейн и верхние палубы, отовсюду забрасывается леска с крючками, идут сражения по волейболу и канату. Ветра нет, вода и воздух одной температуры, океан сияет сапфирами и изумрудами.
Вечером солнце буквально падает за горизонт, начинается тропическая ночь. На вертолётной палубе крутят старый фильм, экраном служат огромные белые двери вертолётного ангара, рыбаки на юте до утра будут вытаскивать экземпляры ни кому неизвестных рыб.
Утром часть экипажа откосит от зарядки, начинается
Послеобеденный отдых три часа, в тропиках добавляется «адмиральский» час, бассейн набит, вода бурлит, вокруг лежбище бледных котиков, на корме котельные и трюмачи обвязавшись канатом, как на тарзанке, прыгают за борт, что запрещено, но дальше котла их все равно не сошлют, а может дежурный офицер закроет глаза и простит. Всё – таки тропики. Расслабленность витает в воздухе. Пару недель назад ты мёрз в овечьем тулупе, а сейчас стоишь в шортах на полубаке и даже курить лень. Смотришь на переливающийся на солнце, окружающий со всех сторон океан, на сотни миль никого, изредка странствующий альбатрос сядет на марсе, отдохнёт и снова продолжит свой путь. Большой корабль, набитый оборудованием и людьми, как песчинка в этом безбрежном краю. И на этом маленьком клочке суши великой страны, согласно военно-морскому уставу, проходит часть жизни матросов и офицеров.
На ходу вахта идёт своим чередом, после завтрака политинформация, потом занятия, штурмана изучают лоцию близлежащих территорий, «маслопупы» машину и механизмы, боцмана вяжут узлы, занимаются такелажем, шлюпками, «дятлы» стучат вертикальными ключами , чистят и разбирают приёмники, «пассажиры» – киномеханик, коки, погода, писаря занимаются своими разнообразными делами. Время бежит, служба идёт.
Эта история произошла в кубрике служб и команд, где в основном и жили все «пассажиры». Каждое воскресенье, по традиции, после обеда, здесь проходил турнир по «морскому козлу». Пара на пару, проигравшие выбывали, а выигравшая команда сражалась с новыми претендентами, пока её не выбьют или не прозвучит команда на ужин. Участвовали все желающие, даже молодёжь, главное сыгранная пара, понимающая друг друга, подсказки и знаки запрещены, за этим строго смотрит судья, выбираемый из уважаемых годков. Игра проходила в тишине, только кости стучали по столу, в перерыве, когда мешали камни, шло обсуждение захода, опытные игроки старались говорить кратко, чтобы другая команда не разгадала тактику игры, но иногда не сдерживались.
– На хера ты пятёрку зарубил, она же под «лысого» шла, сейчас «маслопупы» в соплях бы сидели.
Заход начинался с понедельника 1:1, игра заканчивалась за 125 или 101 очко, повесить соплю 0:0 или бороду 6:6 считалось высшим пилотажем. Выиграть в кубрике «пассажиров» больше трёх раз подряд было очень почётно, таких называли гвардией. Играли в основном на желание, проигравшие кукарекали сидя на «баночке», причём табуретку нередко выносили на главную палубу, скакали на четвереньках по палубе и бодались как козлы. Бывало, проигравший должен был ударить в грудь первого входящего в кубрик, ударить со всей силы, что вызывало бурное веселье, когда ничего не ожидавшему, порой и старослужащему прилетала плюха.
Однажды проигравший, коренастый рулевой Груздев должен был ударить, он стоял около двери в боксёрской стойке, но никто не входил. Все устали ждать, началась новая игра, и тут в кубрик вошёл дежурный по кораблю капитан-лейтенант Зуев, уважаемый офицер и получил сильный удар в грудь, от которого чуть не вылетел в проход главной палубы. Среди общего хохота, стоял грустный Груздь и слушал приговор – пять суток гауптвахты по приходу на базу. Когда смех стих, Зуев разобрался, в чём дело, понял, что матрос не мог нарушить слово и карточный долг, простил ему, лишь дал хорошего пинка и вышел. Часто на игру заходили «сундуки», среди них отличался Юхимчук, это был здоровый от природы, рослый мичман продотсека, с вечно недовольным выражением на лице, он мог на вытянутых руках держать по трёхпудовому мешку, легко забрасывая на плечи. Точно также он поступал, если заставал в своём заведовании постороннего, он брал матроса за шею, отрывал от палубы и спрашивал: «Что, сучёныш, ветчины захотелось, а?» Потом бросал в дальний угол или бил в лёт, редко кому после этого хотелось вскрывать кладовые продотсека или просто шататься возле них, но и желающих поквитаться с Юхимом было множество. Юхим со своим молочным братом, хитрым и мелочным баталером, были опытной парой и играли только на чилимы. Чилим в исполнении кладовщика зрелище не для слабонервных, проигравший садился на «баночку», Юхим подносил ладонь ко лбу жертвы, с наслаждением и злорадством оттягивал средний палец, замирал на несколько секунд и спускал «курок», раздавался громкий звук и матрос, нередко, падал с «баночки».