Военные мемуары - Единство 1942-1944. Том 2
Шрифт:
И вот, наконец, через несколько часов после того, как он прочел мое письмо, генерал Эйзенхауэр отдал приказ направить на Париж 2-ю бронетанковую дивизию. Надо сказать, что сведения, которые почти непрерывно поступали из столицы - в частности, те, что сообщали генералу Брэдли [121] Кокто и доктор Моно, - подтверждали правильность моего вмешательства. А кроме того, Генеральный штаб уже знал, чем кончилась попытка Лаваля. Всю эту ночь, в течение которой Леклерк готовился к выступлению, я получал в префектуре Ле-Мана донесения, говорившие о том, что в Париже события развертываются со стремительной быстротой.
121
Брэдли Омар Нелсон (1893-1981), американский генерал армии, участник Второй мировой войны, в 1943 помощник главнокомандующего союзными силами в Северной Африке: в Тунисской и Сицилийской операциях командовал 2-м
– Прим .ред.
Я узнал таким образом, что 20 августа утром ратуша была занята отрядом французской полиции под командой Ролан-Прэи Лео Амона. Префект департамента Сены Флюре готовился приступить к исполнению своих обязанностей. Но меня уведомили также, что Парода и Шабан-Дельмас, с одной стороны, и большинство Совета Сопротивления, с другой, предупрежденные американскими и английскими агентами о том, что пройдет немало времени - говорили даже, будто не одна неделя, - прежде чем союзные войска вступят в столицу, зная, сколь плохо вооружены партизаны по сравнению с 20 тысячами солдат, 80 танками, 60 пушками, 60 самолетами, которыми располагает немецкий гарнизон, и желая спасти мосты через Сену, об уничтожении которых распорядился Гитлер, а также избавить от гибели политических заключенных и военнопленных, решили согласиться на предложения Нордлинга, генерального консула Швеции, и через его посредство заключить перемирие с генералом фон Хольтицем [122] , командующим немецкими войсками в Париже и пригородах.
122
Хольтиц Дитрих Гуго Герман фон (1894-1966), немецкий генерал, участник Первой мировой войны, Польской (1939) и Французской (1940) кампаний, в 1941 переведен на советско-германский фронт, в 1944 командующий LXXXIV армейским корпусом во Франции в Битве за Францию, осужден как военный преступник, в 1947 освобожден, вернулся в Германию.
– Прим.ред.
Эта новость, должен признаться, произвела на меня весьма неприятное впечатление, тем более, что военная обстановка в ту минуту, когда я узнал о заключении перемирия, отнюдь не вынуждала к такой мере, поскольку генерал Леклерк уже двинулся к столице. Однако 23 августа утром, выезжая из Ле-Мана, я узнал, что перемирие было встречено в штыки большинством бойцов Сопротивления и соблюдалось лишь частично: правда, на этом выиграли Пароди и Ролан-Прэ, которых немцы задержали на Сен-Жерменском бульваре и отпустили на свободу после того, как их принял сам Хольтиц. Кроме того, мне сообщили, что вечером 21 августа возобновились бои, что префектуры, министерства, мэрии по-прежнему находятся в наших руках, что парижане повсюду воздвигают баррикады и что немецкий генерал, продолжая решительно оборонять свои опорные пункты, не приступает, однако, к репрессиям. Чем была вызвана такая деликатность - боязнью завтрашнего дня, желанием уберечь Париж или договоренностью с союзниками, агенты которых проникли даже в его Генеральный штаб, после того как гестапо покинуло столицу? Я не мог этого понять, но я был убежден, что помощь в любом случае подоспеет вовремя.
В этом никто не сомневался на всем пути моего следования 23 августа. Проезжая между двумя рядами трепещущих на ветру знамен, под которыми стояли люди и кричали: "Да здравствует де Голль!" - я чувствовал, как меня подхватывает волна радости. В Фертэ-Бернаре, в Ножан-ле-Ротру, в Шартре, как и во всех городах и деревнях, через которые я проезжал, мне приходилось останавливаться, принимать дань уважения всех этих людей и выступать перед ними от имени возрожденной Франции. Во второй половине дня, обогнав колонны 2-й бронетанковой дивизии, я прибыл в замок Рамбуйе. В дороге я получил записку от генерала Леклерка, который сообщал, что встретится со мной в городе. Я немедленно вызвал его к себе.
План атаки у него был готов, основная масса его дивизии, выступившая из Аржантана, подойдет, правда, лишь к ночи, но передовые ее части уже вышли на линию Атис-Монс - Палезо - Туссю-ле-Нобль - Трапп и вступили в соприкосновение с хорошо окопавшимся, исполненным решимости противником. Надо было прорвать эту линию обороны. Главный удар падал на долю группировки Бийота, которая должна была двигаться по дороге из Орлеана в Париж через Антони; группировка Ланглада пойдет через Туссю-ле-Нобль и Кламар, в то время как отряд под командованием Морель-Двиля будет прикрывать ее со стороны Версаля. Что же до группировки Дио, временно выведенной в резерв, то она будет продвигаться следом за Бийотом. Операция начнется завтра на рассвете. Я одобрил план и предложил Леклерку по вступлении в Париж устроить свой командный пункт на Монпарнасском вокзале. Там я и встречусь с ним, чтобы договориться о дальнейшем. И вот, глядя на этого молодого командира, уже загоревшегося пламенем предстоящей битвы, увидевшего, какие возможности проявить свою доблесть предоставляет ему это необычайное стечение обстоятельств, я сказал: "Вам
Доктор Фавро, выехавший утром из Парижа, к вечеру прибыл в Рамбуйе. Он привез мне донесение от Люизе. Если верить префекту полиции, бойцы Сопротивления стали хозяевами на улицах Парижа. Немцы оказались запертыми в своих опорных пунктах, откуда они лишь время от времени осмеливаются совершать рейд на бронемашинах. И как бы в подтверждение этого лондонское радио вечером сообщило, что Париж освобожден силами внутреннего Сопротивления. На следующий день король Георг VI направил мне поздравительную телеграмму, которая была тотчас опубликована. Однако и эта информация и телеграмма были, конечно, преждевременны. А сделано это было, несомненно, для того, чтобы заставить американцев отказаться от своих задних мыслей, которых не одобряли англичане. Несоответствие между тоном искреннего удовлетворения, каким Би-Би-Си сообщало о событиях в Париже, и весьма сдержанным, даже несколько колючим тоном "Голоса Америки" дало мне понять, что на этот раз между Лондоном и Вашингтоном нет полного единодушия относительно Франции.
Я отослал обратно в Париж мужественного Фавро, вручив ему ответ для Люизе. И совершенно недвусмысленно заявил о своем намерении по вступлении в город ехать не в ратушу, где заседали Совет Сопротивления и Парижский комитет освобождения, а в "центр". В моем понимании это означало военное министерство, которое только и могло быть центром управления и французского командования. Это отнюдь не означало, что я не установлю контакта с руководителями парижского восстания. Но я хотел дать понять, что государство после всех потрясений, которые не смогли ни уничтожить его, ни поставить на колени, возвращается просто к себе, в свои владения. Читая газеты "Комбат", "Дефанс де ла Франс", "Фран-тирер", "Фрон насиональ", Юманите", "Либерасьон", "Попюлер", которые политические элементы Сопротивления вот уже два дня как начали издавать в Париже вместо газет, выпускавшихся коллаборационистами, я ощущал радость от духа борьбы, которым они были проникнуты, и в то время еще больше укреплялся в решимости принять лишь ту власть, какою наделит меня глас толпы.
Именно это я и сказал Александру де Сен-Фаль, который явился ко мне с целой делегацией и о чьем влиянии в деловых кругах мне было хорошо известно. Он прибыл в сопровождении Жана Лорана, директора Индокитайского банка, Рольфа Нордлинга, брата генерального консула Швеции, и австрийского барона Пох-Пастора, офицера германской армии, адъютанта Хольтица и агента союзников. Все четверо выехали из Парижа ночью 22 августа, чтобы добиться от американского командования скорейшего введения в столицу регулярных войск. Узнав от Эйзенхауэра что Леклерк уже находится в пути, они явились представиться мне. Сенешаль порекомендовал мне по вступлении в Париж немедленно созвать "национальную" ассамблею, чтобы получить вотум доверия парламента, который предал бы моему правительству законный характер. Я наотрез отказался. В то же время состав, да и само появление такой делегации давали мне основание сделать любопытные выводы относительно умонастроения немецкого командования в Париже. Четыре "посланца" были снабжены двумя пропусками: один был подписан Пароди, а другой - генералом фон Хольтицем. Проезжая через вражеские заставы, они слышали, как солдаты бурчали: "Измена!"
Двадцать четвертого вечером основная масса 2-й бронетанковой дивизии после серьезных боев подошла к самому Парижу: Бийот и Дио завладели тюрьмой Фрэн и Круа-де-Берни, а Ланглад занял Севрский мост. Отряд, возглавляемый капитаном Дронном, достиг ратуши. Весь следующий день происходило уничтожение последних точек сопротивления врага и подавление последних опорных пунктов. Леклерк направил группировку Биота через заставу Жантийи, мимо Люксембургского дворца, ратуши, Лувра - к отелю "Мерис", командному пункту генерала фон Хольтица. Группировка Дио вошла в город через Орлеанскую заставу и двумя колоннами направилась к укрепленным блокгаузам Высшей военной школы и Бурбонского дворца; колонна Нуаре прошла по внешним бульварам до виадука Огей, и затем вверх по Сене, а колонна Рувиллуа двинулась через Монпарнас, а затем мимо Дворца инвалидов. Площадью Звезды и отелем "Мажестик" занялась группировка Ланглада. Все три группировки встретились на площади Согласия. Американцы, продвигаясь правее Леклерка, направили часть своей 4-й дивизии к площади Италии и Аустерлицкому вокзалу.
Двадцать пятого августа все произошло, как было намечено. Я для себя тоже заранее решил, что буду делать в освобожденной столице. Моя роль заключалась в том, чтобы объединить души в едином национальном порыве и в то же время немедленно показать всем лик и авторитет государства. Шагая по террасе Рамбуйе и получая ежечасно сообщения о продвижении 2-й бронетанковой дивизии, я думал о том, скольких несчастий мы могли бы избежать, если бы в свое время в нашем распоряжении была механизированная армия, состоящая из семи таких частей. И размышляя о причинах, которые привели к тому, что у нас не было такой армии и мы оказались беспомощными, иными словами, размышляя о несостоятельности наших властей, я преисполнялся еще большей решимости не допустить, чтобы меня вот так же связали по рукам и ногам. Моя миссия представлялась мне предельно ясной. Садясь в машину, чтобы ехать в Париж, я чувствовал, как волнение сжимает мне горло, но я был спокоен.