Военные мемуары - Призыв 1940-1942. Том 1
Шрифт:
В начале февраля мы узнали о прибытии в Сирию германской миссии фон Гинтига и Розера. Возбуждение, вызванное в арабских странах приездом этой миссии, должно было либо послужить для вторжения сил оси в эти страны, либо быть использовано для отвлекающего маневра в случае наступления на Киев и Одессу. В это время на Дальнем Востоке все яснее вырисовывалась японская угроза. Трудно было, конечно, предугадать, собирались ли японцы вступить в ближайшее время в войну или же это был маневр, направленный на то, чтобы заставить англичан и американцев держать максимум своих сил в Юго-Восточной Азии, в то время как Германия и Италия бросят свои войска либо на Москву, либо по ту сторону Средиземного моря. Но, во всяком случае, Япония стремилась как можно скорее установить свой контроль над Индокитаем. Кроме того, если бы Япония выступила на арену, под угрозой оказались бы Новая Каледония, наши острова в Тихом океане, французские
Японцы начали интервенцию в Индокитае, как только стало ясно, что Франция проигрывает битву в Европе. В июне 1940 генерал-губернатор Французского Индокитая генерал Катру вынужден был удовлетворить первые японские требования. Прежде чем решиться на это, он прощупал мнение англичан и американцев и сделал вывод, что о помощи извне нечего и думать. После этого Виши на место Катру назначило Деку. Я же не был в состоянии ни организовать в Индокитае движение, которое смогло бы взять дело в свои руки и помешать японской интервенции, ни убедить союзников выступить против вторжения Японии, а поэтому был вынужден занять до поры до времени выжидательную позицию. Понятно, с каким чувством 8 октября я телеграфировал об этом из Дуалы генеральному инспектору колонии, директору финансов в Сайгоне Казо в ответ на его волнующее послание, в котором он сообщал об огромной симпатии большинства населения к "Свободной Франции", а также о том, что в создавшейся обстановке Индокитай не может действовать так, как он бы того желал.
Мне, ведущему маленькое суденышко но волнам океана войны, Индокитай казался тогда огромным, потерявшим управление кораблем, которому я не мог прийти на помощь, пока тщательно, не подготовлю спасательные средства. Видя, как этот корабль исчезает в тумане, я дал себе клятву направить его в одни прекрасный день по правильному курсу.
В начале 1941 Япония подстрекала Сиам к захвату территории по обе стороны реки Меконг и даже Камбоджи и Лаоса. В то же время японцы усилили свои притязания, добиваясь сначала экономического господства в Индокитае, а затем военной оккупации его важнейших районов. Обо всех этих важных событиях я был информирован в Лондоне не только англичанами и голландцами, но также представителями "Свободной Франции", которые были рассеяны но всему миру: Шомире, затем Барон и Ланглад - в Сингапуре; Гарро-Домбаль - в Вашингтоне; Эгаль - в Шанхае; Винь - в Токио; Бренак - в Сиднее; Андре Гибо, а затем Вешан -в Чунцине; Виктор - в Дели. Мне стало ясно, что многие государства проводили в этом вопросе весьма сложную и запутанную, в силу обстоятельств, политику и что, во всяком случае, никто не поможет Французскому Индокитаю дать отпор японцам. Сама же "Свободная Франция", разумеется, не имела для этого средств. Такие средства были у Виши, но, находясь в полном подчинении у немцев, оно не могло ими воспользоваться. Хотя англичане и понимали, что в один прекрасный день гроза может разразиться и над Сингапуром, они пока стремились лишь выиграть время, а их представитель в Бангкоке заботился прежде всего о сохранении дружеских отношений с Сиамом, не интересуясь судьбой территорий в районе реки Меконг. Американцы же не были ни материально, ни морально подготовлены, а поэтому предпочитали не вмешиваться в конфликт.
В этих условиях мы со своей стороны сделали все, что могли. Прежде всего мы официально заявили, что "Свободная Франция" не признает каких бы то ни было уступок, на которые пошло бы в Индокитае правительство Виши. Кроме того, мы не создавали никаких движений внутри страны с тем, чтобы не мешать местным властям оказывать при случае сопротивление Японии и Сиаму. Это отнюдь не означало того, что наши индокитайские друзья соглашались с политикой и тактикой Виши. Затем мы объединили наши действия в бассейне Тихого океана с действиями других держав, интересы которых также подвергались угрозе, и попытались - хотя и тщетно - добиться в интересах Индокитая объединенного посредничества Англии, США и Голландии. Наконец, мы совместно с Австралией и Новой Зеландией организовали оборону Новой Каледонии и Таити.
В связи с этой последней проблемой я встретился в марте с австралийским премьер-министром Мензисом во время его поездки в Лондон, и мы урегулировали с этим весьма рассудительным человеком вопрос по существу. После чего губернатор Сото вел переговоры с австралийцами и от моего имени заключил вполне конкретное соглашение, приняв все меры предосторожности против возможного посягательства на суверенитет Франции.
Вскоре мы узнали, что Таиланд начал военные операции в долине реки Меконг, и несмотря на серьезное поражение на суше и на море, ему все-таки удалось получить территории, которых он добивался, благодаря грубому японскому давлению в Сайгоне и Виши, именуемому "посредничеством". Позже Япония взяла контроль над Индокитаем в свои руки.
По мере того как необходимость совместных действий становилась все яснее, отношения между французами и англичанами делались все более тесными. Со временем мы, впрочем, ближе узнали друг друга. Я считаю своим долгом сказать, что руководители Англии полностью завоевали мое уважение, и мне казалось, что со своей стороны они испытывали ко мне подобное же чувство. Прежде всего король, который являлся для всех примером и был в курсе всех дел, королева и все члены королевской семьи при каждой представившейся возможности стремились показать мне свое расположение.
Среди министров официальные и неофициальные отношения у меня установились прежде всего, конечно, с Черчиллем. В тот период во время деловых встреч и дружеских бесед мне нередко приходилось видеться с Иденом, сэром Джоном Андерсоном, Эмери, сэром Эдвардом Григгом, Александером, сэром Арчибальдом Синклером, лордом Ллойдом, лордом Крэнборном, лордом Хенки, сэром Стаффордом Криппсом, Эттли{147}, Дафф Купером, Далтоном, Бевином, Моррисоном, Бивеном, Батлером, Бренден-Брэкеном. Я очень часто встречался с высокопоставленными гражданскими и военными деятелями: сэром Робертом Ванситтартом, сэром Александром Кадоганом, Стрэнгом, Мортоном, генералом сэром Джоном Диллом, генералом Исмеем, адмиралом сэром Дадли Паундом, маршалом авиации Порталом. Но будь то члены правительства, видные военачальники, высокопоставленные чиновники или известные парламентарии, журналисты, экономисты и т. п., все они с такой лояльностью и так твердо защищали английские интересы, что это вызывало чувства изумления и уважения.
Конечно, эти люди отнюдь не были лишены критицизма и даже фантазии. Сколько раз сам я мог оценить юмор, с каким, несмотря на переутомление, они обсуждали людей и события в тот тяжелый период, когда набежавшая волна войны швыряла нас, как прибрежную гальку! Но всех их объединяла общность цели и преданность каждого общественному долгу. Все это говорило о сплоченности руководящих деятелей страны, часто вызывавшей у меня зависть и восхищение.
Но мне и на себе самом приходилось чувствовать эту сплоченность. И как трудно было сопротивляться британской машине, когда ее пускали в ход, чтобы что-либо навязать! Только убедившись на собственном опыте, можно представить себе, какую целеустремленность, какое разнообразие приемов, какую настойчивость, сначала любезную, затем требовательную и, наконец, угрожающую, могли проявить англичане для достижения поставленной цели.
Начиналось это с намеков, брошенных то здесь, то там и поражавших своей согласованностью, чтобы постепенно подготовить нас. Это заставляло нас настораживаться. Затем во время одной из обычных бесед какое-либо ответственное лицо неожиданно обращалось с просьбой или выдвигало требование англичан. Если мы не соглашались идти по предложенному пути - а должен сказать, что это бывало часто, - то пускалась в ход "машина давления". Все, кто нас окружал, независимо от ранга и положения, пытались на нас воздействовать. Во время официальных и неофициальных бесед в самых различных сферах нас в зависимости от обстоятельств заверяли в дружбе, выражали чувства симпатии или опасения. Оказывала свое воздействие и пресса, которая умело освещала существо разногласия и создавала вокруг нас атмосферу нетерпимости и порицания. Люди, с которыми мы находились в личном контакте, словно сговорившись, старались убедить нас. Отовсюду на нас обрушивались упреки, сетования, обещания и негодование.
Нашим английским партнерам помогала в этом присущая французам склонность уступать иностранцам и не ладить между собою. Для тех из нас, кто по долгу службы так или иначе соприкасался с вопросами внешней политики, идти на уступки вошло в привычку и чуть ли не стало руководящим принципом. Долгая жизнь в условиях неустойчивого режима приучила многих считать, что Франция никогда не говорит: "Нет!" Вот почему всякий раз, когда я оказывал сопротивление английским требованиям, я видел, что это вызывало даже среди моего окружения удивление, беспокойство и тревогу. Я слышал закулисный шепот и читал во взглядах вопрос: "Куда же он намеревается идти?" Как будто не соглашаться с чем-нибудь является чем-то сверхъестественным. Что же касается той части французской эмиграции, которая не поддерживала нас, то эти эмигранты почти автоматически выступали против нас. Многие представители этого политического направления, которое с самого своего зарождения считало, что Франция всегда не права, когда она занимает твердую позицию, осуждали де Голля за его, как они выражались, диктаторскую непоколебимость, противоречащую духу самопожертвования, свойственного, по их мнению, духу республики!