Военные приключения. Выпуск 1
Шрифт:
Поза была жутко неудобной — легко ли стоять на носках широко расставленных ног, упираясь в кирпич стены только кончиками пальцев крестом раскинутых рук. Скоро начали затекать ноги, заломило в пояснице, хотелось плюнуть на все и тихо опуститься на серый бетонный пол. Но перед глазами, устало прикрытыми воспаленными веками, вставало видение злобно оскаленных, блестящих от слюны клыков овчарки.
Он умел расправляться с собаками — порвет, конечно, руку, но и ей не поздоровится: короткий взвизг — и сломан хребет. Но потом Ругге сломает хребет ему. Зачем
Может быть, он зря стоит здесь, как послушный телок, приготовленный на заклание, ожидая палача. Шмидт — мужик здоровый, Владимир Иванович на занятиях убедился в тяжести его кулака и силе натренированных мышц — насмерть может забить. Как им объяснить всю силу страха, которую испытывает затравленный человек, не имеющий больше родины и вынужденный продавать себя чужим спецслужбам? И поймут ли его они — уже подмявшие под себя половину Европы, чувствующие себя везде хозяевами? Нет, могут не понять и не поверить.
Так что же, пока не поздно, прыгнуть на собаку, потом к двери, попытаться расправиться с охранником, взять его оружие и… подороже продать жизнь? Куда побежишь из замка с глухим двором, по углам которого стоят вышки с охраной, вооруженной пулеметами? Ну, вырвешься — один шанс на тысячу, — а потом? Кинуться к любовнице Марчевского и попросить спрятать, или в костел святого Рафаила, или к Ксении и ее дяде? Нужен он им всем…
Словно ставя точку под невеселыми мыслями, гулко стукнула дверь подвала. Голос Ругге отозвал собаку.
— Можете повернуться.
С трудом опустил затекшие руки и, боясь шевелить болевшим от удара плечом, Тараканов обернулся. Сзади стояли Ругге и Шмидт. Инспекторов из Берлина не было.
— Мы проверили ваши слова… — подполковник показал в улыбке золотые коронки. — Это правда, Тараканов. Если не возражаете, мы будем продолжать называть вас по этой фамилии.
— Не возражаю… — Владимир Иванович устало опустился на пол.
— Пойдемте… — гауптман Шмидт помог ему подняться. — Отведу к врачу.
— Спасибо.
— Не обижайтесь, Тараканов, — вслед ему проговорил начальник абверкоманды. — Война! Вечером Шмидт поедет в город. Можете тоже встряхнуться…
…Желание встряхнуться высказали также Дымша и Выхин. Тараканов чувствовал, что им не терпится расспросить его о «беседе» в подвале, как с ним говорили, о чем? Счастье этих дурачков, что сегодня до них не дошла очередь: у Ругге или, скорее всего, у инспекторов из Берлина изменились планы.
«Ничего, голубчики, — глядя на них, утешил себя Владимир Иванович. — Еще попотеете под палочкой Шмидта и постоите под охраной собачки Ругге. Наверняка у каждого из вас есть темные пятнышки в биографии, о которых вы предпочли не сообщать новым хозяевам. Не я один такой счастливый, вас тоже помотало по белому свету, а господа немцы горазды жилы тянуть и выкапывать забытые подробности давних событий».
Гауптман Шмидт был, как всегда, ровен в обращении, словно
— Ну что, двинем в кабак? — глядя вслед отъехавшему автомобилю, предложил Тараканов. — Я сегодня вроде именинника…
— По этому поводу стоит упиться, как сапожники, — засмеялся Выхин.
— Сначала поставим свечку пресвятой деве, — серьезно заметил Дымша. — Сегодня мы были избавлены от тяжкого испытания.
— Откуда вдруг такая набожность? — удивился Вадим. — Раньше, помнится, пресвятой деве вы предпочитали отнюдь не святых?
— Не богохульствуйте, — насупился паи Алоиз. — Если хотите, пошли в костел вместе или скажите, где будете, я поставлю свечку и приду.
— Не рассчитываю на заступничество святых, — ухмыльнулся Вадим.
— У него уже есть один… — подмигнув, сообщил Тараканов. — Самый главный командир над всеми покойниками.
— Езус Мария! Ничего святого! — патетически воскликнул Дымша. — Ждите меня в гражданском кафе…
«Сопляки, — думал он, шагая к ближайшему костелу, — придет время, попомните мои слова: будете рады кому угодно свечки ставить…»
…Штубе, сидевший в темном адлере рядом с молодым водителем в штатском, повернулся к человеку, курившему на заднем сиденье.
— Тех двоих оставьте первой группе, а за поляком поставьте наблюдение поплотнее, чтобы не вырвался. Докладывать каждые полчаса.
Мужчина кивнул и, потушив недокуренную сигарету, вышел из автомобиля…
…Костел был почти пуст — только на передних скамьях, ближе к алтарю, сидело несколько старух. Что-то тихо говорил ксендз, потом заиграл орган. Величественная и скорбная мелодия поплыла под высокими сводами, заставив набожных старух часто креститься.
Дымша пробрался к свободной скамье, сел посередине, положил руки на колени. Как же он устал, кто бы только знал, как он устал. И еще сегодня такое нервное напряжение. Обошлось? Кто знает, что на уме у Ругге и приехавших из Берлина? Хочется рассчитывать на лучшее, но готовиться всегда следует к худшему — золотое правило.
Сидеть бы и сидеть здесь, в костеле, слушать орган и никуда не спешить, оставив навсегда проклятые игры разведок, уносящие столько нервов и прибавляющие седых волос. «Но и денег в банке», — добавил внутренний голос.
«Деньги, — мысленно фыркнул Дымша. — А вот кто мне прибавит жизни? За деньги даже лишней секунды бытия не купишь. Да и у кого купить — у людей? Они, пожалуй, деньги возьмут, чтобы поскорее отправить тебя к святым, а святым деньги не нужны. Потому они и святые…»
Рядом с ним на скамью опустилась неопрятная старуха в грязной вязаной шапке. Пан Алоиз неприязненно покосился на нее — не могла сесть в другом месте, не видит — человек с богом разговаривает? Хотя зачем роптать — костел для всех. И богатые и бедные, и красивые и уроды, и молодые и старые — все несут мольбы и заботы к пану Езусу. Все… Даже предатели.