Военные приключения. Выпуск 6
Шрифт:
Поразительно у Розанова — это не по-русски — провожать на войну отборные части российского воинства и не постигнуть при этом жертвенного подвижничества солдата и его места в отечественной истории, не почувствовать — не на «возрождение России» их посылают, а на погибель. Никогда уже преображенцам и семеновцам, создавшим этот прекрасный на земле город, не вернуться домой.
Никто из них, салонных христиан конца века, подобно Розанову, не любил, по-моему, Россию. Все они любили не Россию, а тему России. Любили тему до обожания, экзальтации и видения.
Но «дело России» (как понимают англичане «дело Британии») и «тема России» трагически разошлись уже на вечерах славянофилов. Народ остался
Теперь передо мной шли лучшие сыны «дела России», но с той поры брошенные на произвол судьбы всеми учителями. Новые поводыри у них отняли даже отвлеченную «тему России» и заменили ее на пролетарскую всемирность, которую социалисты-атеисты позаимствовали у Вл. Соловьева. Всемирность, размазанность, безграничность — другое название смерти и безбожия.
Бог — это мера.
Самоограничение рождает монаха, землепашца и солдата.
Без самоограничения нет ни культуры, ни личности, ни державы.
Где нет границ, там нет державы.
Главное дело сатаны — размазывать, разрушать и стирать границы.
Граница как мера — быть может, самая главная философская категория на земле.
Сейчас Россия стала перед новым тысячелетнем. Уже и глава государства и съезды провозгласили многопартийность. Можете ли вы представить, чтобы командир полка был в одной партии, его заместитель — в другой, а начальник штаба — в третьей партии? Такая неразбериха невообразима даже для нашего видавшего виды Отечества. Разве можно в России держать вооруженных людей из разных партий в одной казарме? Армия в здоровом обществе должна быть вне партии и вне политики. А призвание «политруков» — не следить за командиром, а заниматься традициями русского воинства, офицерской семьей и моральным духом армии. Только офицерское собрание должно быть парламентом полка, а не «первички» разных партий. Семьдесят лет к офицерству партаппарат относился как к «ливрейным» людям в мундирах, которыми можно понукать, бросать за Гиндукуш, в Корею, в Испанию, Сирию. Но на Руси не было и нет звания выше офицерского. Теперь, в пору официальной многопартийности, только армия и флот придают органичность и единство державе.
Только армия и народ еще едины.
Наконец воинство благодаря перестройке и гласности поняло, что оно-то и есть соль этой земли, ее становая сила и надежда.
Легче всех, думал я, стоя у обочины, перестроиться в стране вот этим офицерам. Они по существу всегда были однопартийны. Со времен юной языческой России они поклонялись одной партии как религии — верности своему народу.
Но нет сомнений, что жизнь, которая сейчас невероятно активна, идут ускоренные процессы перестройки, и мы неотвратимо идем к беспартийной армии. Офицеры будут черпать силу не в программе одной из партий, а в родных традициях и в любви к Отечеству.
Патриотизм — религия русских офицеров.
Она-то и спасла и пронесла армию через века. Когда Русь была языческой, они вот так же шли в поход в рядах великого Святослава. Тысячу лет христианской России они были ее опорой, надеждой и совестью.
Семьдесят лет атеистической России офицеры сберегали, заслоняли и спасали державу.
Это воинство — плоть от плоти народа.
«Воинским делом, — скажет великий Петр, — Россия вышла от тьмы к свету»…
Колонна молчаливых летчиков пробудила память и воспоминание об их предтечах.
Де Голль, посетивший нашу страну впервые в 1944 году, пристально всматривался в лица встречавших его воинов и вечером того же дня записал:
«Да, это была все
Память есть наиболее совершенное воплощение верности.
Кому же наследуют эти офицерские батальоны? Где их истоки?
Пойдем же туда, откуда вышли эти колонны, и продолжим литургию верных. В 1988 году погиб один офицер в стране. В 1989 году пало 59 офицеров. Погибли без Карабаха, Ферганы и Чернобыля. Пали в любимой России от рук соотечественников. Это впервые после войны, впервые в истории России. Нет конца жертвенному пути русского воинства — этому скромному, забытому всеми единственному священству, пережившему все религия, классы, формации, священству державы. Гегель тему и дело слил воедино, когда, гениально подытожил: «Государство есть шествие Бога в миру».
«Россия — наш монастырь», — говорил Гоголь. Вспомните, даже по школьным учебникам, сколько тысяч и миллионов пали на рубежах этого Храма-державы, на его полях и за него же на чужбине и сколько умерли за любовь, за наживу, за потребление, и вы поймете, что единственное, что осталось нам в наследство после разрушенных церквей, отравленной почвы и воды, после несчастных интердевочек, после того, как мы дошли чуть ли не до духовного вырождения и создали «молодежную тему», и «женскую тему», то есть стали агрессивно различать друг друга по возрасту и полу, когда миллионы детей умирают от абортов в материнском лоне, — что же у нас осталось?
Только освященная жертвами миллионов держава — наша надежда, наше священное наследие.
Эти строки пишутся во флагманской каюте крейсера «Аврора», что стоит у невской гранитной стенки перед окнами одного из самых красивый зданий России — Нахимовского училища. Крейсер «Аврора» бесконечно дорог не потому, что он холостыми возвестил рождение новой эпохи. Он прежде всего — единственный уцелевший участник Цусимского боя.
Этот корабль — тоже своего рода храм. Корабль-символ.
Крейсер, сражавшийся в русско-японской войне, в первой мировой и Великой Отечественной, корабль-воин, дорог нам как символ единства русской истории и судьбы. Такой корабль должен стоять столько же, сколько Россия, и не где-нибудь, а перед взорами кадетов из Нахимовского училища.
Не за участие в смутах и бунтах гордится воинством народ, а за заступничество и спасение. (В этой же каюте, кстати, жил Колчак, когда командовал соединением кораблей.)
«Аврора» найдет свое место при любой будущности России.
Этот крейсер перекинул мост от ботика Петра к авианосным крейсерам нашего флота, к кораблям, которые зримо показали единство морского и воздушного флотов.
Раньше считалось, что государю приличествуют два занятия — военное дело и зодчество. Он был призван защищать и созидать. Я бы к царским занятиям отнес и работу по отбору породы в животноводчестве, и особенно чистокровных лошадей. Теперь уже сорок пять лет после войны ни один глава последовательно не занимается ни воинством, ни зодчеством, ни породой. Хрущев начал уничтожать и первое, и второе, и третье. Так мы с этой инерцией и сползаем.
Великие события подчас происходят в нашей стране, и о них не знают ни страна, ни «первые люди» державы, ни парламент.
Построят БАМ — и даже как бы не могут в правительстве вспомнить, зачем строили.
Создадут океанический флот — и не понимают смысла и назначения его.
Создадут авиацию дальнего действия — и не могут «утвердить» концепцию ее применения. А все потому, что у правительства чаще всего были в советниках аппаратные, полуграмотные в военном деле шаркуны с учеными степенями. Они не могли осмыслить те вещи, которые относятся к основополагающим понятиям. Петр создал новую армию и доказал Европе, что для мировой державы государство — это флот.