Военные приключения
Шрифт:
— Стреляй! — тихонько прошептал Вася. — Стреляй!
Губкин не мог стрелять. Было в этом молодом сытом звере столько могучей и в то же время изящной красоты, столько еще ленивой, непроявившейся силы и сдержанного, по-своему благородного гнева, что стрелять в него казалось невозможным так же, как броситься с ножом на картину, которая поразила тебя своей мрачной правдивостью.
— Стреляй же, — молил Вася.
Губкин не стрелял. Он просто смотрел на зверя. Ни страха, ни озорства, ни даже удивления он не ощущал — зверь был красив, и Саша любовался этой красотой.
В какую-то секунду восторженный взгляд человека и настороженно-ленивый взгляд зверя встретились. Ни зверь, ни человек не могли сообщить что-либо друг другу, но, видно, у обоих произошла какая-то мгновенная перемена, потому что тигр перестал скалиться и больше не склонял набок свою красивую морду. А человек весь подобрался, подтянул автомат поближе к плечу, причем сделал это совершенно бездумно, как будто во сне отлежал руку и теперь устраивает ее поудобней.
Тигр стал оседать и пропадать в разнотравье. Теперь он почти не скалился, морда его — напряженная, мужественно-красивая, с откинутыми назад ушами — еще несколько мгновений маячила над частоколом бурьяна, а потом скрылась. Но Саша все равно видел не зверя и его морду, а блеск зеленоватых — он был уверен, что именно зеленоватых, — жестоких глаз и по-прежнему не ощущал страха. Было только невероятное напряжение и озарение, словно каждая жилка в нем напряглась до предела, и поэтому он видел и понимал даже то, чего не мог видеть и понимать человек в обычном состоянии.
Он понимал, что тигр присел для прыжка и для этого ему пришлось скрыться в траве. Он видел, как зверь растерянно открыл прищуренные глаза — прыгать неизвестно куда он не мог. Он видел, как тигр недовольно покривился, и понимал, что зверь мгновенно решил, точнее, подчинился древнему инстинкту: если на врага нельзя напасть — уйти от него. Все это Саша видел, хотя, честно рассказывая об этом впоследствии, сам признавал, что видеть и понимать всего этого он не мог. И тем не менее он видел и понимал.
Тигр обиженно рыкнул и короткими неуклюжими прыжками побежал к реке. Ослепительная черно-оранжевая спина его замелькала между травой и кустарником.
И тут опять выступило вперед то почти мальчишеское озорство, которое отступило было в сторонку и притаилось. И Вася и Губкин вдруг дико заорали, засвистели и, забыв обо всем на свете, побежали за хозяином тайги, как бегают уличные мальчишки за трусливой, приблудной собачонкой.
Тигр мчался мощными стремительными прыжками, и догнать его было невозможно. Только на одно мгновение он задержался перед тихой и мелкой в этом месте рекой, но, сжавшись в тугой комок, красиво взметнулся над водой и зарослями. Однако сил у него не хватило. Раздался звучный всплеск, сердитый рык, и зверь, выскочив из реки, помчался дальше.
Губкин и Вася увидели только круп зверя и, не раздумывая, все в том же припадке отчаянного озорства бросились в реку. Проваливаясь в ямы по шею, захлебываясь, они выбрались на другой берег и, уже задыхаясь, побежали вверх по отлогому скату заречной сопки. Ветви хлестали по лицу, ноги скользили и путались в траве, но они все бежали и бежали. Дыхание становилось хриплым, запаленным, их оставляли силы, и все-таки остановиться они не могли.
Преодолев крутой подъем, перевалив через неожиданный на горе, местами обрушенный земляной вал, они уже не побежали, а побрели по ровной, кое-где пересеченной водостоками плоской площадке, заросшей огромными дуплистыми липами и дубами. Метров через двести они наткнулись на почти отвесную скалу, из-под которой, позванивая, бил ключ. Притененная и потому матово поблескивающая струйка даже на вид холодной и чистой воды падала на камень и разбрасывала затаенно мерцающие брызги. Глядя на воду и на эти красивые брызги, связисты поняли, что больше всего на свете им хочется пить, а когда напились, то двигаться уже не смогли.
Они выбрали место посуше у подножия трухлявой, но все еще могучей липы, разделись и разложили на пятнистых от теней солнечных прогалинках мокрую одежду.
Ни о тигре, ни о собственных переживаниях они не говорили — что-то мешало им. Может быть, то самое мальчишеское озорство, которое привело их на склоны этой незнакомой сопки. Потом они прикинули, что времени до вечера еще много и можно как следует отдохнуть.
Солнце стояло еще высоко, но в воздухе уже плавала та бодрящая свежесть, которая так хороша в осенних горах Приморья. Есть в ней что-то ослепительно-чистое, древне-мудрое, что заставляет по-особому взглянуть и на окружающее, и на самого себя. Но Сашу Губкина разбудила не эта свежесть. Он проснулся от неясной и неосознанной тревоги и словно ощутил на себе чей-то тяжелый, ненавидящий взгляд. Сердце билось гулко, во рту пересохло, и ощущение тревоги, даже опасности не покидало его. Он подтянул автомат, поднялся на ноги и осмотрелся. Все было тихо, покойно, красиво. И все-таки что-то смущало.
Губкин покрыл скорчившегося от осенней прохлады Васю подсохшей гимнастеркой, оделся. Ощущение опасности не проходило. Причем это был не тот неосмысленный страх, который Губкин пережил в первую ночь у землянки. Нет, он явственно ощущал на себе чей-то взгляд — тяжелый и жестокий, но, сколько ни оглядывался, как ни следил за окружающим, ничего подозрительного не видел.
Губкин обошел липу со всех сторон, осмотрел ее ветки, заглянул в пахнущее гнильем и почему-то кошками дупло, потом все расширяющимися кругами обошел почти всю площадку и ничего подозрительного не заметил. Во рту было все так же противно, и он пошел напиться свежей ключевой воды. Опираясь о покрытый сухими лишайниками бок скалы, из-под которой бил ключ, он сделал несколько глотков и зажмурился от зубной ломоты — вода была необыкновенно вкусна и очень холодна. Он покрутил головой и открыл глаза. Со скалы на него глянула высеченная из камня, залепленная лишайниками звериная морда.
Саша посмотрел вниз и увидел, что вода падает на каменный выдолбленный водосток и течет по тщательно пригнанным друг к другу каменным плитам.
— Вася! — закричал Губкин. — Довольно дрыхнуть! Давай сюда.
На древнем городище
На седьмом посту все было спокойно. Вошедший в хозяйственный раж Андрей Почуйко перебрал все продукты и нашел для них место, расширил палатку и приготовил отличный обед.
Замкнуто-спокойный Пряхин и слегка высокомерно усмехающийся Сенников вернулись несколько раньше Губкина и Васи и, умытые, сидели за столом. То прихрамывая, то подпрыгивая на одной ноге, Почуйко колобком перекатывался по лагерю и отрывисто, даже как будто сердито докладывал Пряхину о случившемся:
— Фазаны, проклятые, как скаженные… Все с-под рук тянут. А звонить никто не звонит. Так только… проверяли — на месте или нет. А по линии? По линии разве разберешь? Сыпят шифровку, и только.
Пряхин нахмурился. Осунувшийся за одну ночь и какой-то посеревший Лазарев мельком взглянул на него и опять занялся своим делом: он быстро и ловко сплетал какие-то нитки, тщательно протирая их воском.
В это время появились возбужденные, радостные Губкин и Вася.
— Городище нашли! — издалека закричал Вася. — Настоящее!
Как это ни странно, больше всех был взволнован рассказом Сенников. Он сразу же пристал к Пряхину:
— Пойдемте завтра туда, товарищ старшина!
Первый раз Пряхин увидел молящие глаза Аркадия, но что-то не понравилось ему в них, и, хотя ему самому хотелось побывать в тех местах, он решительно сказал:
— Менять участки сейчас не буду. Придет время — побываем.
Вечером долго рассматривали схематический чертежик открытой Губкиным площадки, обнесенной земляным валом. Сдержанно-возбужденный Лазарев прикидывал, где могли быть жилые и общественные постройки, хранилища и боевые сооружения исчезнувшего поселения.