Военспец. Чужое лицо
Шрифт:
Тут уж персы упёрлись. Но по рукам в итоге ударили. Всю партию перца Наум забрал – двенадцать мешков. По весу перец – товар лёгкий, однако дорогой и специфический. Рядом постоишь – и чихать начинаешь.
Пока Андрей все мешки в амбар снёс, глаза красные стали, слезиться начали, в носу засвербело. Перцовая пыль во все щели лезет, и не дай бог маленькая дырка в мешке!
Наум вздыхал:
– Ох, на поводу у тебя пошёл, как бы не прогореть!
– Я тебе предложил, но не заставлял, ты сам решил. А перец завсегда нужен.
Это было правдой.
Понемногу Наум распродал свой товар и на вырученные деньги купил у вятских людей ржи да пшеницы. Товар, можно сказать, стратегический, во все времена и при любых правителях в ходу, да и хранится легко, лишь бы закрома сухие были. Ведь бунтовщики первым делом пытались отрезать Москву от южных областей, лишив её поставок хлеба – тот же Иван Болотников и поляки так поступали. Зерно ведь всегда судами возили, но потом поставки иссякли, а обозом много ли привезёшь? Однако если обозов много будет, то и голод столице не грозит. Так и получалось, что купцы не только о выгоде своей заботились, но и москвичей от голодной смерти спасали. Те, кто богаче, – пшеницу брали, кто победнее – рожь. Ржаной каравай ничуть не менее сытный, чем пшеничный.
Наум руки радостно потирал да в амбаре мешки пересчитывал. Лошадей и телеги перегрузить нельзя, путь длинный. На одну телегу пятнадцать-восемнадцать пудов положить можно.
Наум хоть и скупердяй был изрядный, ночевал, однако, на постоялом дворе – положение обязывало. В противном случае товарищи его, торговые гости, смотрели бы на него косо, кабы он в амбаре спал. Андрею же всё равно было, где спать. А в амбаре крыша над головой, тепло – что ещё надо?
Мешки с перцем обложили мешками с зерном, и перцовая пыль уже не так донимала.
Наум предупредил Григория, чтобы после завтрака лошадей запрягали да к выезду готовились. Мешки на телеги всей ватажкой погрузить недолго.
Андрей запер амбар изнутри и, как всегда, уснул на мешках с пшеницей. Мягко, удобно – уж всяко лучше, чем на голой земле.
Утречком сквозь маленькие оконца-продыхи солнце в амбар заглянуло, солнечный лучик прямо на лицо упал.
Андрей вскочил, сбегал к Волге, умылся чистой водицей, доел вчерашний пирог с капустой. Он не отказался бы от горяченького, так кулеш в походе будет.
Время шло, а Наум всё не появлялся. Для купца это было странно – обычно выезжали рано, чтобы до вечера успеть проехать побольше.
Минул час, другой.
В амбар заявился Григорий:
– Где хозяин? Грузиться пора!
– Сам бы хотел знать! Будем ждать. Может, на радостях принял на грудь лишнего, вот похмельем и мучается, проспал.
– Не было такого! Я купца, почитай, годков десять знаю, а не было.
Андрей и сам за купцом пьянства не замечал. Да пусть и не выпивка, может, приболел человек? И всё-таки поселилось у него в душе беспокойство.
Андрей немного посидел, раздумывая:
– Вот что, Гриша. Побудь тут покуда, не уходи – я на постоялый двор.
Он заткнул за пояс оба пистолета и прикрыл их полами кафтана, чтобы в глаза не бросались. Вокруг ярмарки был не один десяток постоялых дворов, но и их не хватало. Летом на ярмарку съезжались десятки торговых гостей вместе со своими многочисленными слугами. И если команды судов спали на кораблях, возничие у телег, то купцы – на постоялых дворах. А осенью, когда поспевал новый урожай, ярмарка разрасталась не менее чем вдвое-втрое.
Андрей заявился на постоялый двор, поздоровался с хозяином за стойкой.
– Купец Наум из Москвы завтракал ли?
Хозяин почесал затылок:
– Вроде не видел я его сегодня. Аким! Ты Наума, постояльца, видал ли?
– Нет, хозяин.
– Мы сегодня утром выезжать с обозом должны были, а его нет и нет. Не случилось ли чего?
– Пойдём, проведаем гостя.
Хозяин смешно, по-нижегородски окал, выделяя букву «о» в любом слове и заменяя ею «а».
Они поднялись наверх, на второй этаж, где были комнаты постояльцев. На первом этаже были кухня, харчевня, людская.
Хозяин постучал в дверь, подождал. Никакого ответа, даже звука никакого из-за двери не донеслось.
– Он вчера не пил с другими?
– Поужинал, беседовал с другими постояльцами, но не пил ничего – даже пиво.
– Может, занедужилось, плохо стало? Отопри дверь.
– Как можно? Может, спит гость?
– Я ответчиком буду, открывай.
Хозяин вздохнул, снял с пояса связку ключей, выбрал один, отпер замок и толкнул дверь.
Наум в исподнем лежал на топчане, и с первого взгляда Андрей понял, что он мёртв. Нельзя быть живым, если в груди торчит нож. Хороший боевой нож, вогнанный в тело по самую рукоятку.
– Опа! – растерянно сказал хозяин.
Андрей оттеснил его в сторону и подошёл к Науму. Труп был ещё тёплый на ощупь – с момента убийства прошло не более двух часов. И руки, как и другие члены, не закоченели.
Андрей повернулся к хозяину.
– Кто? – грозно спросил он.
– Откель мне знать? Сам же видел – дверь на замок заперта была.
– В том-то и дело, что на замок. А ключи от него были только у Наума и у тебя.
Хозяин побелел. Если за дело возьмётся Пыточный приказ, пыток ему не избежать.
– Кто у тебя в постояльцах?
– Так на ярмарку ушли, постоялый двор пустой.
Андрей заглянул в сундук, пошарил рукой под подушкой, обыскал одежду. У Наума должны были быть деньги в калите – красной сафьяновой кожи. Он слишком часто видел её, чтобы не припомнить.
Он осмотрел убитого. Перстня на пальце не было, как не было и цепочки на шее. Оба украшения были золотыми и массивными. Теперь, по крайней мере, понятно, из-за чего убили – разбой.
Злость захлестнула душу Андрея. Да, Наум был жадноват, но мужик хороший, никому зла не делал. И работать с ним можно было – не гнобил, как некоторые.