Военспец. Чужое лицо
Шрифт:
Вскоре послышался глухой шум – к заставе приблизилось большое войско.
– Убрать рогатки, – распорядился есаул.
Козаки растащили в стороны загромождение, освободили проход. Из темноты, на освещённую факелами площадку перед заставой выехал дозор, держа наготове оружие. Из-за них выехал на коне князь Куракин. Андрей подбежал к нему:
– Всё готово, князь, застава наша.
– Передай есаулу – пусть со своими людьми вперёд едет. И ты веди по улицам, что разведал.
– Коня у меня нет, князь.
– Коня проводнику! – распорядился Куракин.
Привели коня. Андрей вскочил в седло.
– Мыкола, едем. Я впереди, ты рядом. Если на польский дозор наткнёмся – руби.
– Слушаюсь!
Козаки вмиг вывели коней, которых до того держали за избой заставы, и взлетели в сёдла. Тронулись.
Андрей и Мыкола ехали бок о бок. Москва уже спала, не светились окна, на улицах было пустынно.
За козаками ехала конница, шли пешцы. Странно и волнующе было ощущать за собой грозную силу в несколько тысяч человек.
До Красной площади добрались без стычек. И тут произошла первая осечка: ворота были заперты, и только по стенам расхаживали караульные. Ни одному из отрядов не удалось проникнуть в Кремль, но все двенадцать ворот были блокированы подошедшими войсками. Видимо, князь Куракин имел на этот счёт указания.
– Никого не впускать и не выпускать! – приказал он. – Птичка в клетке!
Войска привычно расположились на площади, лошадей отвели к Москве-реке. Почти вся немаленькая Красная площадь была занята воинами.
В четыре часа утра ударил колокол на Ильинке, у Ильи-пророка на Новгородском дворе, и разом заговорили все московские колокола. Над Москвой поплыл тревожный перезвон, на площади стал собираться народ. Он всё прибывал и прибывал, люди являлись даже с самых дальних улиц. На площади и улицах вокруг Кремля стало тесно. Народ был в гневе, возмущён. Ещё полгода назад самозванца встречали на Москве восторженно, едва ли не боготворили, теперь же кричали:
– Долой поганца! Долой иноземца! Веру Христову предал! Вон из Кремля! Казните его!
Волнение с каждым часом нарастало. Гнев народный требовал выхода, и потому кто-то выкрикнул:
– Бить ляхов до смерти!
Крик был услышан – народ ринулся к заставам и казармам. Встреченных на улицах поляков били палками, кололи вилами, рубили саблями и топорами, вымещая всё зло за многочисленные глумления поляков над народом русским.
Но поляки умирать не хотели и оборонялись до последнего – всё-таки они были воинами опытными и имели оружие. На каждого убитого поляка приходилось по три-пять убитых москвичей.
А на казармы двинулась часть войск – они сошлись в жестокой схватке. Но тут всё решило численное превосходство русских – против одной польской сабли было десять русских.
К полудню все поляки и часть козаков, находившихся вне стен Кремля, были убиты. Но народ только распалился.
– Вешать всех, на кол их! – кричали наиболее ретивые.
Иностранцы, проживающие в Немецкой или Кукуевой слободе, попрятались по домам. Никакого отношения к полякам или самозванцу они не имели, но человек в иноземной одежде, появившийся в тот момент на улицах Москвы, вызывал ненависть. Несколько иноземцев было убито: они просто попали под горячую руку, оказавшись на пути разъярённой толпы.
Покончив с ляхами и козаками, которые были в городе, войска приступили к Кремлю. Гарнизон его был малочислен, только для караула и годен, потому оборонять все стены и двенадцать ворот защитники были просто не в состоянии. Охрану на стенах несли поляки, а внутри, в Теремном дворце, находился десяток верных самозванцу стрельцов.
Поднаторевшие в штурмах псковичи и новгородцы забросили на стены «кошки» и влезли по верёвкам. Причём штурмовали Кремль во многих местах сразу.
Сил отбиться у обороняющихся не было. Заметив чужого воина на стене, дозорные бежали к нему. Однако рядом с ним уже появлялся второй, третий пскович или новгородец. Поляки рубились, несли потери, а на подмогу русским лезли всё новые и новые воины. Раненых поляков сбрасывали со стены, и здесь с ними расправлялся простой люд.
Наконец одна из штурмующих групп добралась до ворот. Нападающие сбросили запоры и растворили их. Широким потоком в крепость хлынули воины, а за ними – народ, растекаясь по всему Кремлю. Они нещадно добивали ляхов и открывали другие ворота.
В первую очередь народ бросился по дворцам. Они хватали всё: ценности, подушки, одеяла, ткани – даже мебель – и тащили домой. Начались грабежи.
Андрей, услышав шум из храма, вбежал туда. Один из грабителей прятал под рубаху золотой потир.
– Ты что же это делаешь? – возмутился Андрей.
– Кому Бог дал, а я сам взял, – невозмутимо ответил грабитель.
Андрей хотел его зарубить – храм всё-таки, не царские покои, как в храм вбежали другие и стали срывать с икон драгоценные оклады и забирать чаши.
Андрей плюнул с досады и выбежал на площадь. Всех не перерубишь, не перевоспитаешь.
Оставаясь верным самозванцу, на Красном крыльце двора стоял Пётр Басманов. Он уговаривал народ успокоиться и разойтись.
– Царь разберётся в ваших обидах, дайте только срок! – увещевал он.
Продравшись сквозь толпу народа, сзади к Петру подобрался сын боярский Татищев и вонзил ему в спину кинжал. Обливаясь кровью, Басманов упал.
И тут с глаз людей как будто пелена спала. Радостно взвыв, они сбросили с крыльца мёртвого Басманова и стали ломать двери, ведущие во дворец.
Всеобщими усилиями двери были выломаны, и толпа ворвалась во дворец. Но на пути заговорщиков и народа встали верные Дмитрию стрельцы. За их спинами прятался самозванец.
– Дайте слово молвить! – взывал он.