Воевода
Шрифт:
– Вот! – татарин швырнул запытанного человека на пол перед троном и с размаху пнул ногой: – Говори!
– Семь тысяч… – пуская на половицы кровавую слюну, простонал несчастный. – Ватажник Егорка атаманом… Заозерский…
– Что это, Яндыз? – брезгливо поинтересовалась Софья.
– Как стемнело, с нукерами я из тайного хода у Водовзводной башни вышел, госпожа, – вскинул голову татарин. Карие глаза горели торжеством, однако узкие коричневые губы, обрамленные тонкими усиками, изогнулись в презрительной усмешке: – Дозор урусский выследили, напали да посекли. Трех полонян при том взяли. Двое от расспросов кровью истекли, этот же языком
– Что сказали?
– Разное сказывают. Одни бают, десять тысяч ратных ныне на Москву пришли, а иные – что семь всего. – Татарин снова пнул пленника сапогом. – Однако же трое все в том сошлись, что ушкуйник у них во главе ратей поставлен. Именем Егор, прозвищем Князь Заозерский.
– Это не тот ли тать безродный, – встрепенулся князь Нифонт, – коего племянница моя Елена на озеро Кубенское привела?
– То возможно, – согласился царевич. – Оттуда ватага ушкуйников в Новгород и пришла, охотников для разбоя на торгу собирать.
– Да, верно, – припомнила княгиня. – Егоркой его девка бесстыжая кликала. Как повенчалась – за князя Заозерского разом сочла! Помнишь, княже, рассказывала я тебе о них? О прошлом годе в Жукотине татары всех пьяными повязали, после того как город они взяли. Да в рабство и продали, победителей несчастных. Иные там и сгинули, ан Егорка этот убег, да еще и Елену бесстыжую с собой прихватил!
– Уроки прежние на пользу им не пошли! – довольно рассмеялся Яндыз. – Они и ныне, что ни вечер, как свиньи дикие напиваются и в грязи хрюкают!
– Шайку новую тати после того собрали и честных людей грабят! – добавил отчего-то радостный Нифонт, переглядываясь с княгиней. – Ты им еще увещевание посылал, княже, дабы покаялись в грехах и гнева твоего не искали.
– Не я, супруга моя, – поправил Василий. – Гонцы же, вернувшись, сказывали, что напугали душегуба изрядно и он из княжества утечь намерен… Эк он, однако, как хитро убежал! С десятью тысячами, да к Москве, стены пороками разбивать!
– С семью, – поправил Яндыз.
– То разбойники, а не воины! – выдвинулся вперед, к трону, князь Нифонт. – Кого еще на торгу новгородском выкрикнуть можно?
– Их всего семь тысяч, великий князь! Они пьяны, беспорядочны и неумелы! – перешагнул через затихшего пленника Яндыз. – Московская дружина разметает их, ровно хворост!
– Десять, – напомнил Василий. – И они умеют сражаться.
– Даже самым ловким разбойникам не сравниться с настоящими воинами, не устоять перед ударом умелой сплоченной дружины! Дозволь мне ударить по ним, Василий Дмитриевич, и уже сегодня я брошу голову Егорки Заозерского к твоим ногам! – звучно стукнул себя кулаком в грудь татарин.
Чертов Чингисид! Он единственный в этих палатах, кто думает не о том, где найти помощи, как и к кому вестников послать. Он хочет сам взять меч и сам разгромить супостата! И, пожалуй, он может это сделать. Храбрость и уверенность воеводы делает рати сильнее вдвое. Вот только, что будет потом? Татарин завоюет победу, добьется уважения дружины. Назначив Яндыза воеводой раз, князь не сможет повернуть назад, царевич останется в этом звании. Татарин будет ходить за победами для Москвы снова и снова. Не вспомнит ли Чингисид о высоте своего рода? Не напомнит ли о том полюбившим воеводу ратникам и боярам? Не заберет ли вслед за дружиной и само Московское княжество?
– Их вдвое больше, – после долгого мучительного раздумья покачал головой Василий Дмитриевич. – Я не могу рисковать дружиной. Без нее оборонить Москву
– Я знаю, великий князь, у тебя много сил, – облизнул сухие губы царевич. – И у Смоленска, и на Чухломе, и многие бояре, что не ведают о беде случившейся и в поместьях своих делами мирными заняты. Полагаю, к ним уже мчатся вестники многие, к оружию призывая. Но пока соберутся свежие силы, пока вернутся рати с рубежей дальних, пока подойдут они сюда, к стенам московским, не един день минет. А может так статься, что и не одна седьмица. Новгородцы же реку Неглинную уже засыпали и пороки построить успели. Завтра, полагаю, оные подведут. Ворота таранами железными за день вынести можно. Стену – дня за три-четыре. Как бы не опоздала подмога-то?
«Одно слово: Чингисид, – подумал князь. – Рвется вперед, ровно буйвол, никаких преград не признавая. Откуда только взялись такие на земле Волжской? С кем небесным согрешила мать великого воина, прародителя столь достойного рода?» [27]
– Дозволь мне растоптать их, великий князь, – повторил свою просьбу татарин. – Дозволь смести ворога во славу твою, ради возвеличивания имени твоего!
– Готовьтесь к битве, бояре! – решительно ударил ладонями по подлокотникам трона Василий Дмитриевич. – Снаряжайтесь, седлайте коней, собирайтесь у Боровицких ворот. Тебе, отважный Яндыз, доверяю выбрать пятнадцать сотен лучших воинов. С ними ты выйдешь из Москвы, захватишь туры разбойничьи, порубишь построенные ими пороки и прочие механизмы, а наконечники таранные привезешь в город либо в реке утопишь, как тебе удобнее покажется. Я же с остальной дружиной наготове буду, дабы поддержать в случае опасности, коли душегубы сразу всей силой навалятся. Разори туры и назад с людьми возвратись! Большего от тебя не требую.
27
Согласно утверждению самих ордынцев, Чингисхан – это внебрачный сын нищей вдовы, сказавшей, что «аз от лучей солнечных зачала есмь сына» (Лызлов А.И. «Скифская история», 1692 г.). Ханом Заволжской орды он был избран исключительно благодаря личному мужеству и другим выдающимся качествам.
Татарин напрягся, но разочарование сдержал и резко склонил голову:
– Слушаю и повинуюсь, великий князь! – Тут же четко развернулся, громко позвал: – Хан Мамуд! Хан Исмет! Боярин Гончарин! Со мною к выходу готовьтесь, людей своих исполчайте. У Боровицких ворот с сотнями жду.
– Мо-о-ост!!! Мост опускается! – Истошный крик заставил Егора оторваться от записей.
Схватив со стола щит и пояс с оружием, он побежал к лестнице и наверх, на чердак, и засел у окошка, наблюдая за происходящим внизу.
Там, на давно вытоптанном лугу у реки, ватажники со всех ног удирали в сторону тур, побросав мешки и щиты. Тяжелый пролет опускался медленно. Воины же были без брони, налегке, так что должны успеть укрыться.
Наконец скрип прекратился. Мост лег на опоры, створки ворот поползли наружу, величаво раскрываясь, и наконец выпустили из города конницу. Та вышла на рысях, отвернула вправо, собираясь в отряд. Перед соблазном сразу кинуться за безоружными людьми, насадить на копья и порубить саблями москвичи устояли, давая ватажникам очень важную передышку на то, чтобы разобрать круглые боевые щиты и пики и построить пехотную «стену».