Воевода
Шрифт:
– Сюда иди, семя басурманское! – заорал ему богатый новгородец.
– Иду, неверный! – крикнул царевич, отпихивая очередного татя ногой в щит. – Умри!
Новгородец напрыгнул на татарина, высоко вздымая щит, закрывая небо. Яндыз откачнулся вправо, хорошо зная, с какой стороны при таком навале колют из-под щита клинком, резанул понизу, пытаясь достать ногу. Разбойник ступню вовремя поддернул, отступил, опуская щит, разочарованно выдохнул:
– Ловкий, гаденыш!
Царевич в ответ попытался уколоть его слева в щеку. Новгородец ожидаемо отпрянул,
– Антип!!! Антипа убили!
Разбойники неожиданно дружным напором оттеснили дружинников к телегам, прижали к ним спиной. Давка случилась такая, что ни щитом, ни саблей стало не шевельнуть. Татарину оставалось только смотреть в глаза совсем близкого смуглого татя и витиевато ругаться…
Егор находился в куда лучшем положении. Со своего наблюдательного пункта он во всех подробностях наблюдал и налет московской конницы на туры, и мучение стоящих под градом стрел воинов. Антип, даром что постоянно подозревал за Егором какие-то подвохи, поручение исполнил на твердую пятерку: четыре сотни лучников оказались на месте точно в нужный момент и недостатка в припасе не знали. Каждый, наверное, по две-три сотни стрел выпустил, прежде чем отступить.
Бежать из-под обстрела москвичи не могли – у них был приказ уничтожить тараны, столь опасные для московских стен. А вот пойти в атаку и разогнать лучников – это вроде уже атака, а не отступление. И великокняжеская дружина не выдержала.
– Федька, уходим! – закричал Егор, когда кованая рать, стронувшись, понеслась вперед. – Смываемся, скоро тут все разнесут!
Но быстрее лошади, конечно же, они бегать не могли. Едва выскочив из дома, князь Заозерский увидел мчащегося на него всадника, вскинул щит, встречая удар копья, и толкнул его вверх, одновременно приседая. Щит тут же улетел прочь, едва не оборвав пальцы, но смертоносное острие прошло над головой. Федька, прямо из дверей, успел садануть москвича копьем в бок – и тот припал к шее коня, хорошо утыканного стрелами. Как вообще на ногах стоял – непонятно.
Егор подобрал оброненный убитым щит, завернул во двор за дом, обнаружил бегущих там двух воинов в сверкающих доспехах и отпрянул назад.
– А ну, стой! – закричали вслед.
Князь остановился. Не из страха. Просто на улицу ему не хотелось. Сам же на пару с Осипом и Антипом придумывал, как лучше телеги и загородки поставить, чтобы подобие замана организовать: когда противнику тесно, не повернуться и на лошадях неудобно, верхом никуда не пробраться.
– Вот, черт! – сплюнул атаман и направился навстречу ратникам.
Похоже, вид у него был не шибко грозный, раз дружинники накинулись не оба разом, а сперва только один, размахнувшись саблей из-за плеча. Егор повторил понравившийся еще в Северном море трюк: подставил, наклонив вперед, верхний край трофейной «капельки». Клинок вошел в щит со сладострастным чмокающим звуком и засел, глубоко расщепив одну из досок. Егор потянул «капельку»
Ратник с криком отскочил, вместо него на Егора пошел второй бородач, решительно и уверенно рубанувший перед собой крест-накрест воздух; резко выбросил свою саблю, направляя атаману в лицо, а когда тот закрылся – с ходу подрубил ногу. Егора спас вытянутый вниз острый кончик щита, который и задержал вражеский клинок. Вожников торопливо перешел во встречную атаку, однако москвич закрылся щитом, встретив лезвие его сабли, а когда приопустил – ему в лицо стремительно и точно вошло копье, направленное Федькой над плечом атамана.
– Пятимся… – приказал Вожников, отступая через двор, но тут уличный забор с треском повалился прямо на него! Егор насилу успел отскочить – а в проем толпой повалились великокняжеские дружинники. – Черт!
Двоих он успел рубануть саблей по затылкам, пока не поднялись, одного уколол Федька, остальные ринулись на них. Вожникову оставалось только закрыться щитом и наугад отмахиваться клинком. К счастью, во врага из окна ближнего дома прилетело несколько сулиц, вслед за ними выпрыгнул Тимофей с ватажниками:
– Держись, атаман!
Они быстро сомкнули щиты напротив такого же сомкнутого строя московских ратников, нажали, пытаясь развести щиты врага и нанести укол в щель. Но при этом – не дать раздвинуть свои. Натужное пыхтение длилось несколько минут: плотный строй практически неуязвим. Потом один из москвичей упал – скорее всего, просто поскользнулся – и тут же был добит. Вражий строй развалился на две группки по три и пять человек. Егор и Тимофей атаковали первую. Москвичи вскинули щиты – и тут Федька, бесеныш, упав на колени, начал отчаянно колоть их понизу в ноги…
Ватажники управились с этими врагами – а в пролом забора уже лезли свежие силы противника, тут же смыкаясь для атаки и выставляя рогатины. Похоже, только что спустились с седел и еще не успели поучаствовать в мясорубке…
– Федька, коли! – заорал Егор, напирая щитом на острия копий.
Паренек послушался, не раздумывая, ударив в лица врагов. Московские бородачи вскинули щиты, атаман – свою «капельку» вместе с упертыми в нее остриями, поднырнул под длинные ратовища и, пока враги сами себе закрыли обзор щитами, успел уколоть снизу под кольчужные подолы сразу троих. Дружинники начали падать. Остальные – так и не поняв, что случилось, – попятились.
– Атаман, дружина! – закричал Тимофей, указывая в сторону города.
– Свисти!!! – заорал Егор, пытаясь выжить под бойкими ударами сразу четырех копий. Он крутился, как уж, пятился, закрывался щитом и отводил наконечники саблей. На то, чтобы кольнуть самому, не было никакой передышки.
– Федька, лестницу к окну! – рявкнул Тимофей, заливисто просвистел еще раз, подобрал с земли чей-то щит, метнул в наседающих на Егора врагов, заставив их на миг отпрянуть, и заорал: – Атаман, бежим! Дружина!