Воевода

Зима. Начало декабря.

И снег на землю лёг пушистый

Как больно понимать – всё зря

Что бой последний был бессмыслен

Стоит Дмитро у алтаря

Кровавый пот течёт рекою

Прости нас матушка родимая земля

Не ведаю, что нехристи поделают с тобою

Мы не смогли спасти тебя

Закрыть собою от напасти

Погибла вся моя семья

Друзья, соседи, сёстры, братья

Теперь теряю я тебя

С последними бойцами рати

Глаза, он к небу поднимал

Искал спасения у Бога

Хотя, нутром всем понимал

Уже закончена его дорога

С большими ранами на теле и душе

Шептал, он плача: « Боже, ты меня прости!

Не смог я

Но басурманам дал урок немалый

Они с землёй сравняли Киев стольный

Народ в полон наш увели и предали забвенью».

Пройдут года, пройдут столетья

Уйдёт в небытие Батый

Отстроют снова города

Христова паства сохранится

А доблесть и отвага Киевской Руси

останется в веках и в памяти потомков.

Предисловие:

1240 год от Рождества Христова. Православная, разрозненная на отдельные княжества, Русь плачет под гнётом монгольского сапога. Десятки тысяч защитников отечества полегли на полях сражений и под стенами городов. Те, кто уцелел, а это старики, дети и женщины, угнаны в рабство. На руинах, ранее цветущих городов гуляет, лишь ветер и стаи голодных собак. Обезлюдела русская земля. Хлебопашные нивы вытоптаны вражескими конями и превратились в дикое поле. Двухсоттысячная армия Батыя подошла к матери городов русских, стольному – Киеву. От гула тысяч телег, топота и криков лошадей многочисленного войска монголов в городе, невозможно было услышать стоящего рядом человека. Князь Даниил Галицкий за неделю до осады города казнил вражеских послов и этим поставил крест на мирных переговорах. Предчувствуя, что Киев ему не удержать, он ночью, тайком забирает сына и с малой дружиной покидает город. Князь едет просить помощи у венгерского короля Беллы. Руководить обороной стольного града, Даниил перед бегством, оставляет своего наместника, воеводу Дмитро Ейковича. Три долгих, кровопролитных месяца защитники геройски, не щадя, живота своего сражались с врагом. Монголы стенобитными и метательными орудиями разрушили Лядские ворота Киева и ворвались в город. Девять нескончаемых дней шла ожесточённая борьба за каждую улицу и каждый дом. Силы защитников таяли с каждым часом. Последним оплотом горстки уцелевших дружинников, бояр, детей, женщин и мирных, посадских жителей стали стены каменной Десятинной церкви.

Глава 1

Молодые вои в грязных, перепачканных сажей и кровью, малиновых плащах внесли на щите в закрывающиеся, ворота церкви раненного воеводу и под причитания дьячка, положили на пол, под огромной иконой Георгия Победоносца. Митрополит дрожащей рукой держал перед собой серебряный крест и махая кадилом, вёл непрерывную службу. Он выбился из сил и уже не мог стоять. Двое молодых, безусых иноков поддерживали владыку под руки. Киевляне стояли на коленях и неистово, молились. Громогласное божественное пение, раскатисто, звучало под сводами храма и заглушало, вопли раненых. Дмитро пришёл в себя, открыл глаза и посмотрел по сторонам. Рядом с безумными, красными от горя и недосыпания глазами, в забрызганной кровью, разорванной рубахе, сидел его гридень Меркул и крестился. Огнём горело пробитое татарской стрелой левое плечо. Поломанные, несколькими вражескими ударами меча, рёбра отдавали нестерпимой болью в груди. Если бы не кольчуга, которая спасла ему жизнь, то не лежать бы ему здесь и сейчас. Он упёрся правой рукой в щит и попробовал встать. Меркул подложил свою руку ему под спину и помог сесть, прислонив к стене.

– Где Любава и детишки? – сморщившись и сверля, пронзительным взглядом, спросил грозно, Дмитро своего слугу.

– Мы не успели княже, – ответил, опустив голову Меркул и дёрнув, несколько раз плечами, зарыдал.

– Што…?

– Поганые с трёх сторон подожгли твой терем. Мы сделали всё, что могли для их спасения. Не жалели живота своего. Две сотни наших воев там полегло….Твои кровиночки и жинка…. Царствие им Небесное!

Воевода схватил его за грудки и застонав, от резкой боли, опустил руки.

– Меркул! Они же тебе были, как родная семья. Ты сына моего крестил. Как же так? Когда твою семью убили половцы и сожгли дом, я тебя приютил, как брата. Почему ты не спас их?

– Прости княже! Лучше бы, я вместе с ними там сгорел!

– Почему мы здесь? Кто защищает Киев?

– Нет больше Киева! Нечего и некого защищать….

– Как нет…? Куда же он делся?

– Тебя раненного, в беспамятстве сюда принесли. Ты свой долг выполнил до конца. Три месяца давал отпор супостатам. Кто может тебя в чём – нибудь упрекнуть? Ведь ни один город Руси столько не держался. Ты не бог, а обычный человек из плоти и костей. Силы твои не безграничны. Всему есть свой предел.

– Новгородская дружина пришла?

– Ярослав, чтобы не гневить Батыя и чтобы, он не разрушил Новгород, не стал нам помогать и богатыми дарами откупился. Теперь, они союзники.

– Союзники, говоришь? Да разве можно соколу дружить со змеёй? Иуда! Отольются предателю земли русской наши слёзы.

– Князь Даниил, тоже не вернулся с венгерской подмогой?

– Поговаривают, что испугался он мощи вражьей, оставил свой народ, поменял веру и теперь, облизывает католический, мадьярский сапог.

– Замолчи смерд! Как ты смеешь говорить подобные гадости на нашего господина? Наслушался разных языкастых вахлаков и наговариваешь, теперь напраслину, на светлейшего князя.

– Пусть он сюда придёт и с меня спросит. Обосрался наш светлейший. Кишка у него тонка. Спрятался с сынком за границей и думает, татары туда не придут. Придут! Обязательно придут и на кол его посадят, помяни мои слова.

– Я за всю жизнь никогда не прятался в Храме Божьем и тем более за спинами простолюдинов!

– Не гоношись князь! Никого почти не осталось. Мёртвые везде в несколько рядов лежат…! Хоронить некому…! Опустела русская земля! Смирись… Пал Киев…

– Врёшь собака! Никогда такого за тысщу лет не бывало! Кто только к нам не приходил и все не солоно, нахлебавшись, уходили восвояси. Получали по зубам и убегали, аж пятки сверкали.

– Только не в этот раз. Силища у степняков неимоверная и народу, тьма тьмущая. Ты десять дён в горячке пролежал и не видел, как татарва камнемётами Лядские ворота проломила. Как эти звери малиновых плащей, нашу гвардию, сынов боярских, греческим огнём заживо сжигали. Все они там перед Детинцем лежат и как псы безродные, смердят не преданные земле. Скоро и наш час придёт. Немного и нам осталось. Покуда, держатся стены храма. Давай, ужо прощаться Дмитро. Прости брат коли, чем тебя обидел и не держи зла на меня. Там я думаю, свидимся.

Меркул задрал вверх голову и в очередной раз перекрестился.

– Прости Господи раба твоего Меркула и прости, ему все прегрешения вольные и невольные! Аминь.

Воевода вытащил из ножен меч, блеснувший, при свете сотен свечей и поднял, над головой.

– Ну, уж нет. Я им так просто не дамся. Несколько нехристей с собой прихвачу на тот свет.

По узкому проходу, между молящихся, шёл твёрдой, уверенной походкой высокий, безбородый, русоволосый, молодой мужчина в яркой, заморской одежде. Люди шарахались от него, как чёрт от ладана и разглядывая, незнакомца шептались между собой. Стены начали трястись, задрожала земля и пошёл, громкий раскатистый гул. Мужчина озабоченно, посмотрел по сторонам и вверх, а потом на браслет, сжимающий запястье левой руки. Проходя, мимо воеводы, он выставил перед собой указательный палец правой руки и тыкал им по браслету. В этот момент Дмитро схватил его за край выпирающей рубахи.