Воин из Киригуа
Шрифт:
— Согласен, — быстро сказал толстяк, и по насмешке, промелькнувшей в его живых глазах, Одноглазый понял, что он совершил ошибку.
— Слово воина — твердое слово! — произнес он громко, чтобы не уронить себя в глазах собравшихся около них любопытных. — Я назвал пятьсот, и ты платишь пятьсот. То, что я хотел — получил!
Во время этой тирады толстяк отошел от него снова к выстроенным рабам. Заметив подавшегося вперед Ах-Кукума (он урывками слышал разговор и мечтал попасть с друзьями к одному владельцу), необычный покупатель весело подмигнул ему одним глазом и, усмехнувшись, ткнул пальцем в его грудь. Третий раб был выбран.
Успокоившийся Одноглазый (он, видимо, не
— Ты меня обманываешь, — завопил он, — это фальшивый боб! Немедленно обменяй его на настоящий!
Толстяк взял боб с легкой улыбкой и, не разглядывая, бросил его на землю, а рассерженному продавцу подал другой. Счет продолжался.
Наконец дважды сосчитанные бобы перешли из одного мешка в другой, начальник партии вывел из рядов Хун-Ахау, Шбаламке и Ах-Кукума и передал их толстяку с надлежащими в таких случаях словами: «Теперь эти головы твои!»
— Прощайте, братья! — крикнул Хун-Ахау остававшимся рабам, но никто ему не ответил.
Толстяк, за которым следовали воины с новыми рабами, быстро удалялся от рынка. Свернув на узкую дорогу, поднимавшуюся на один из холмов, он неожиданно обратился к Хун-Ахау:
— Почему ты обратился к рабам со словом «братья»? Какие же они тебе братья? К концу этого же дня они будут распроданы, и вскоре большинство их окончит свое жалкое существование под гнетом непрерывной работы и издевательств. Разве такова твоя судьба, юноша?..
Хун-Ахау недоверчиво молчал. Не выдержал нетерпеливый, как всегда, Шбаламке.
— А что же ожидает его? — спросил он. — Разве они, — он показал на Хун-Ахау и Ах-Кукума, — так же, как и я, не твои рабы?
Лицо толстяка расплылось еще шире от добродушной улыбки. Он остановился.
— Нет, вы будете не рабами, а моими верными помощниками, — торжественно произнес он. — Правда, я заплатил за вас немало, но вы поможете мне и тем самым с лихвой окупите себя. Дети мои, я сам был рабом и хорошо знаю всю горечь рабства. Но теперь я свободен, и скоро такими же свободными станете вы! Велико ваше счастье, что вы приглянулись мне и я остановил свой выбор на вас троих. Слушайте внимательно. — Он сделал знак воинам отойти, подвинулся ближе к трем юношам и понизил голос. — Я знаю, какие мысли бродят у вас в голове: ближайшей ночью убить меня, обезоружить воинов и бежать. Несчастные! Совершив это, вы погубите себя окончательно. Через один-два перехода вы будете задержаны, ваше преступление будет раскрыто, и после пыток дыхание ваше прекратится. А разве это самое лучшее, что может быть в жизни? Нет, дважды и трижды нет! Другая судьба уготована вам — жизнь, полная удовольствий и наслаждений!
Толстяк остановился, вытер потное лицо небольшим кусочком белой ткани, который он извлек из глубины своей пышной одежды, и продолжал:
— Я — Экоамак, главный купец трижды почтенного, великого, мудрого и непобедимого владыки Тикаля. Три месяца тому назад великим было отдано мне приказание: отправиться в Город зеленого потока и приобрести нужные для двора и хозяйства владыки товары. Повеление было мной выполнено; никто лучше меня не разбирается и в вещах, и в продуктах, и в ценах, и в людях, — самодовольно ухмыльнулся Экоамак. — И вот сегодня, проходя по рынку рабов, я увидел
— Что же мы должны сделать? — вырвалось у Ах-Кукума. Глаза его сияли.
— Очень немногое. Мне не хватает носильщиков. Помогите мне благополучно доставить товары в Тикаль, а там я вознагражу вас за труды и мы расстанемся. Если вы захотите, бы сможете остаться в Тикале, храбрые воины в нашем городе пользуются большим почетом. Земледельцам там тоже всегда найдется хорошая работа! Но если вас потянет в родные края, то, клянусь великим Солнечноглазым, — Экоамак торжественно поднял руку, — никто не посмеет вас удерживать. Свободные, щедро одаренные, вы не спеша совершите обратное путешествие и в старости будете рассказывать вашим внукам о чудесах Тикаля, отца всех городов мира!
Юноши молчали, завороженные. Свобода, далекое путешествие, сказочный великолепный Тикаль, о котором каждый из них слышал еще в детстве. Что может быть лучше! Особенно сиял Шбаламке. Только у Хун-Ахау шевелилось легкое подозрение: уж слишком много было за последние дни плохого и тяжелого, чтобы принять неожиданную радость с полным доверием. Но доводы Экоамака были убедительными, а кроме того, какой смысл был ему обманывать принадлежавших ему же рабов?
— Спасибо тебе, Экоамак! — волнуясь, сказал Шбаламке. — Спасибо за свободу и доверие. Мы, конечно, поможем тебе и доставим все твои товары в Тикаль в полной сохранности. А там уж мы посмотрим, что нам следует делать дальше!
— Ты, воин, мудр не по летам! — одобрительно воскликнул толстяк. — Идемте же к нашей стоянке, уже давно пора подкрепить силы и отдохнуть.
Лагерь главного купца Тикаля был расположен на окраине города в небольшой лощине крошечной рощицы. Почему она не была вырублена под поле, а осталась здесь, объяснить было трудно. Во всяком случае, меньше всего о том, что этого не произошло, мог пожалеть Экоамак. С радостным пыхтением он достиг разостланных под большим деревом мягких покрывал и удобно устроился на них в тени, ожидая, когда будет приготовлена пища. Около него был заботливо положен уже заметно похудевший денежный мешок.
Рабы хлопотали у двух костров: на одном из них кипел большой горшок с бобами, а над другим на тоненькой палочке жарился индюк, распространявший вокруг себя такой приятный запах, что в желудках трех юношей сразу же раздалось унылое бурчанье.
Около деревьев сидело десять человек; семь из них, очевидно, были недавно купленные рабы, трое остальных — воины, одетые так же, как и следовавшие за Экоамаком. Оружие их лежало в стороне, а его владельцы, ожидая еды, с азартом играли в хунхун, хлопая друг друга по рукам и горячась. Вновь пришедшие воины сразу же присоединились к ним, и игра разгорелась еще оживленнее. Все это настолько не походило на недавнюю жизнь в лагере Одноглазого, что Хун-Ахау почувствовал, как его опасения становятся все более слабыми и туманными.