Воин мрака
Шрифт:
По яранге прокатился гул бубна.
– Только раз кивнула дева, Ханторуму отвечая, и забыл навек наш воин о врагах своих небесных. Не искал ничьей он крови, не искал ничьей он смерти. Лишь красавицу он холил, детей общих принимая, только радости он видел в небесах, лесах и водах. Так ушли от нас навеки годы крови, годы боли. Нет в ярангах наших злобы, мы ничьей не ищем смерти. Ищем мира и покоя, красоты и созерцанья. Ханторум заснул счастливый, свою деву обнимая…
Шаман вскочил, закружился, мелко стуча в бубен:
– Просыпайся, Ханторум, просыпайся! Народ росомахи храброй
Пурлахтын кружился и приплясывал, выстукивая призывы, и охотники, мальчишки, даже женщины потихоньку начинали ему вторить, втягиваясь в шаманскую молитву словами и покачиваниями:
– Просыпайся, Ханторум! Нужен воин, Ханторум! Дай нам силу, Ханторум!
Олег Середин понял, что теперь он тут совершенно точно лишний, сорвал еще несколько мясных лоскутов, прижался к земле и буквально вполз в тень шамана – чтобы тут же метнуться вдоль нее к стене и по ней выбраться в лаз, по которому и улетел, словно подхваченное сквозняком перышко.
К счастью, в приютившей его яранге было достаточно светло, чтобы удалось выскользнуть из тени.
– Держи, Альва, угощайся, – сунув один кусок себе в рот, остальное мясо ведун отдал девочке.
Он стянул с себя плащ Карачуна, а следом малицу, сапоги, налатник, штаны и поддоспешник, оставшись только в рубахе и портах. Развязал узел мешка, достал ратное снаряжение.
– Умпо… то? – с набитым ртом спросила девочка.
– Оружие… – видя, как кольчуга стремительно покрывается инеем, Олег сразу потерял желание ее надевать. Хотя бы до того момента, пока она согреется. В незнакомом месте, понятно, безопаснее спать в броне… Но здесь вроде ему ничего пока не угрожает.
– А как им сражаться?
– Мы существа изобретательные… – не стал вдаваться в подробности ведун.
Прислушиваясь к шагам снаружи, он поднял пояс, застегнул поверх рубахи, положил ладонь на рукоять сабли. Но в жарко натопленную ярангу забралась Вущта, а следом отец Альвы, имя которого на сборище у шамана так и не прозвучало. Охотник тут же упал на колени, поклонился до земли:
– Благодарю тебя за милость, дух Самсайока! За спасение дочери вечно благодарен тебе останусь.
– Жена твоя, охотник, гостеприимство мне за то обещала, – прищурился Середин. – И от вас, и от потомков ваших до скончания времен.
– Всегда рады будем, могучий Самсайока! – поднял голову мужчина.
– Поднимись, разговаривать неудобно, – ведун снова расстегнул пояс. – Что решили мужчины? Вы пойдете к горе великанов?
– Мы разбудили могучего Ханторума, и он пришел в наши сердца! – гордо ответил охотник. – Завтра мы пойдем с тобою к зимовью светлых воинов!
– Это хорошо, – кивнул Олег. – Тогда самое время укладываться спать. Вы приютите меня на эту ночь?
– Наша яранга – твоя яранга, могучий Самсайока! – без колебаний ответил охотник. – Наша постель – твоя постель! Вущта, неси копченую рыбу из серой корзины. Теперь наших припасов хватит на две зимы! Нам больше незачем голодать. Пусть будет пир!
Пир означал, что хозяева и гость съели по крупному лещу, отогретому у костра, запили их горячим отваром из трав и сушеных ягод, после чего быстро сомлели от сытости и стали укладываться спать.
– Ты гость, Самсайока, мы положим тебя посередине! – охотник снял малицу, нижний керкер. – Я к стене лягу, Вущта с краю, а ты и Альва посередине, там теплее.
Оставшись голым, мужчина покрутился у костра, потом бодро полез под большой меховой полог, лежащий прямо на полу напротив входа. Женщина тоже без малейшего стеснения бросила на край полога кухлянку, керкер – оказавшись фигуристой красоткой с округлыми бедрами и заметной высокой грудью, провела ладонью по лицу и…
– Вущта! – охнул от неожиданности Олег. – Что у тебя с лицом?
– Что? – не поняла вопроса курносая и серобровая щекастая красотка, кинув вслед за одеждой на полог маску из рысьей шкуры.
– Шаман говорил, когда вы взрослеете, у вас на лице вырастает шерсть… – недоуменно пробормотал ведун. – Почему?
– Он думал, ты злой дух, Самсайока, – весело рассмеялась Вущта. – И обманул, чтобы ты не воровал наших женщин, как светлые воины. Уже очень давно мы прячем от них свои лица. Они думают, мы страшные, уродливые лицом и телом, и потому никогда не забирают к себе и не позорят в стойбищах. Но ты другой, быть с тобой в радость! Я нравлюсь тебе, темный Самсайока?
– Я дух нижнего мира, Вущта, и только смерть может быть моей женщиной, – покачал головой Середин. – С краю лягу я, я умею спать только рядом с мечом.
– А я рядом с тобой, темный дух! – объявила девочка. – Со мною тебе будет тепло!
Можно сколько угодно удивляться странным нравам жителей холодных краев, но когда одежда шьется только из меха, приходится выбирать: или ты спишь голым, или в шубе и сапогах. Когда рядом с погасшим очагом в доме становится так же холодно, как на улице, а на улице плевок не долетает до земли, превращаясь во льдинку, то либо ты спишь под общим одеялом со всеми, кто есть в доме, или к утру льдинкой становишься сам.
Впрочем, даже под общим меховым пологом и на мягкой подстилке из нескольких шкур, с девочкой, уткнувшейся носом между лопаток и горячо дышащей сквозь ткань рубахи, Олег все равно проснулся от холода. Огонь в очаге, конечно же, давно погас, а через клапан для дыма медленно падали на постель крупные ленивые снежинки, подсвеченные мертвенным лунным светом.
Хозяева, разумеется, посапывали в две дырочки, несмотря на колотун, словно так и надо.
Ведун вылез из-под полога, развел огонь, благо дров девочка наносила с запасом, искать не пришлось. Когда пламя разгорелось, согрел возле него кольчугу, натянул ее поверх поддоспешника, сверху застегнул налатник, на него накинул плащ Карачуна и, все более и более напоминая колобок, влез в малицу. Вышел из яранги, скользнул в отброшенную луной тень сосны – и помчался по ней к лесу. Свернул на реку, скользнул вдоль берега и тут же отправился назад.