Воин мрака
Шрифт:
– Я говорю с чудесной женщиной, восхищающей меня своею красотой и умеющей чувствовать и сопереживать, как никто другой.
В бельмах проявились карие круги, следом глаза окрасились черными пушистыми ресницами, от них в стороны побежал чуть смугловатый цвет обычной человеческой кожи, волосы стали каштановыми. Над ними вырос кокошник, а одежда стремительно обратилась в расшитый красными и синими нитями сарафан.
– Ты даже не поинтересовался моими желаниями, самовлюбленный наглец!
– Сперва, прекрасная Мара, я хотел узнать
– Неужели ты думаешь, мальчишка, что великая богиня согласится ради тебя стать обычной женщиной?! – презрительно фыркнула гостья.
– Я просто надеюсь на это, властительница Золотого мира.
– Откуда в тебе зародилось столь странное безумие, смертный? – Мара приблизилась к нему почти вплотную, и сарафан на ней обесцветился, потемнел, обратился в серую и блеклую чешуйчатую броню.
– Ты поцеловала меня, богиня. Этот поцелуй был таким невероятным… что я готов пожертвовать всем на свете, лишь бы пережить его снова! И отдать еще больше ради права целовать тебе на закате и рассвете, обнимать днем и ласкать ночью…
– Я поцеловала тебя, ведун Олег… – Мара тихонечко провела пальцем по его щеке, и холодок онемения отметил путь ее прикосновений. – Но пережить моего поцелуя не в силах никто, разве ты забыл? Я поцеловала тебя, и ты умер…
– Твой поцелуй стоил этого, прекрасная Мара!
– Если ты поцелуешь меня снова, мой мальчик, – кончиком пальца она приподняла подбородок ведуна, – я больше не стану тебя воскрешать. Больше того, отныне я не стану откликаться на твой зов. Я лишаю тебя своего покровительства и не стану к тебе приходить, что бы ни случилось!
Ее легкий выдох обжег лицо ведуна, словно ледяная поземка, со всего размаха брошенная ветром в самые глаза.
– Ты хочешь обнять меня и остаться в живых? – богиня отступила, и доспехи обратились в бархат, украшенный чудесным колье. – Мне даже интересно… Однако не надейся, что я сделаю навстречу тебе хоть один шаг!
– Благодарю тебя, чудеснейшая из красавиц, – с улыбкой склонил голову молодой человек.
– За что? – вскинула черные густые брови богиня смерти. – За то, что я не выказала гнева? Не сомневайся, ты испытаешь его в полной мере! Старый Карнаух со своим любопытством успел распустить слухи о твоей блажи по всему свету. Ответа на вопрос твой он, понятно, так и не нашел… Однако весть о смертном, поставившем себя вровень с богами, многим властителям мира не понравилась. Желают зарвавшегося наглеца проучить.
– Я люблю тебя, прекраснейшая из богинь и богиня среди красавиц! – искренне сказал Середин и сделал шаг вперед, с трудом сдержав желание обнять и поцеловать повелительницу смерти.
– Ты думаешь, я пришла предупредить тебя об опасности? – удивилась Мара, и платье ее стало легким, ситцевым, полупрозрачным и усыпанным алыми цветами, на голове же остался только платок, из-под которого свисала длинная толстая коса.
Ведун лишь улыбнулся, не рискуя согласиться вслух.
– Речи твои, как мед, мой ведун, – опять приблизилась ледяная богиня. – Они ласкают мое сердце и тревожат душу, щекоча в ней что-то забытое и странное. И я никак не пойму, чего желаю больше: смерти твоей или жизни?
Мара оказалась совсем рядом, коснулась ладонью его лица, губ, прошла мимо, задев щекой его щеку, а телом – руку. Щека, конечно же, сразу онемела, а рука отнялась, повиснув бесчувственной плетью. Ведун повернулся вслед за гостьей – но та уже исчезла, растворившись в морозном воздухе.
– Забудь обо мне! Я больше не приду! – донеслись из пустоты прощальные слова прекрасной богини смерти.
– Разве можно о тебе забыть? – покачал головой Олег. – Только ради тебя я в этот мир и пришел…
И, подтверждая его слова, плеснула рыба в реке, прокатился ветер меж вершин и призывно зачирикали встревоженные птицы.
Ясное небо продержалось над чащобами еще несколько дней, но морозы с каждым днем становились все ядренее и крепче, заставляя жалобно потрескивать деревья, а реки укрывая все более и более толстым ледовым панцирем. Ведун, ежедневно обходя свои снасти и ловушки, больше не встречал промоин ни на реке, ни на старице над бьющими со дна ключами. Прорубаться к раскиданным в омутах вершам становилось с каждым разом все труднее.
Однажды, выглянув на рассвете из своего низкого уютного шалаша, Олег увидел, как с угрюмого низкого неба густо валят крупные снежные хлопья. В этот день, совершая привычный обход, он снял лесные ловушки и выкинул на берег верши, а вечером запек в костре на ужин не пару карасей, а сразу десяток. И на рассвете, взнуздав отдохнувших лошадей, что все это время щипали вдоль берега густую, пусть и промороженную, осоку, поднялся в седло.
Под тяжестью трех выехавших лошадей лед на реке неуверенно затрещал. Однако ведуна это ничуть не обеспокоило. Он знал, что толщина ледяного панциря везде тут никак не меньше трех пальцев, и скакунов такой щит должен держать надежно. Теперь все – до первых весенних оттепелей за дорогу можно не опасаться. Олег вытянул из кармана вороново перо, положил на ладонь.
– Надеюсь, ты не по азимутам работаешь, – шепнул он, – путь удобный выбирать умеешь.
Середин дунул на перо. Оно взвилось ввысь, закружилось, словно в неуверенности, просело перед мордой его скакуна и стремительно порхнуло вверх по реке. Старый Карнаух был мудрым чародеем. Даже перо из его крыла знало, что прямой путь – далеко не самый близкий. Ломиться через буреломы не заставило.
Снег падал и падал, превращая всадника и двух его заводных лошадей в живые сугробы, но ведун упрямо продолжал свой путь – час за часом, размеренным шагом, никуда особо не торопясь, но и времени понапрасну не теряя. Он даже поел, не спешиваясь, прямо в седле, благо два запеченных ввечеру карася были с собой, спрятаны за пазухой.