Воин тумана (сборник)
Шрифт:
Оба кивнули.
– Я сказал так потому, что вы должны двигаться очень ловко и правильно, но даже не думая о своих ногах. Например, кто-то собрался бы обучить меня незнакомому танцу, и сперва я просто вынужден был бы думать о своих ногах, но хорошо танцевать еще не смог бы. Хорошим танцором становишься только тогда, когда забываешь о ногах напрочь.
Полос изобразил несколько фигур танца, чтобы проверить себя.
– Неопытный боец, – сказал я, – почти всегда предпочитает в качестве опорной определенную ногу. Чаще всего левую, потому что в левой руке он держит щит. И шаг он будет начинать тоже с левой ноги, а правой шагнет потом. Для людей вашего роста, когда вы значительно ниже тех, с кем вы будете биться,
Я заставил их попрактиковаться, подставляя свое колено под удары их палок и прикрываясь вторым табуретом, как щитом.
– Теперь, когда вы знаете, как это делается, учтите, что нельзя выставлять левую ногу вперед так сильно, – сказал я.
– Поэтому гоплиты Асета и носят ножные латы? – спросила Ио.
– Совершенно верно, – сказал я, хоть и не помню, кто такой Асет. – Причем надевают оба наголенника, верно? – Ио и Полос кивнули. – Это потому, что хороший боец в одинаковой степени использует обе свои ноги. А теперь усвойте вот что: никогда не выдвигайте ногу вперед! Если сделал шаг одной ногой, тут же делай и второй; и желательно не оказывать предпочтения ни левой, ни правой ноге.
Мы занимались, пока не пришел Симонид, чтобы дать детям наставление о поведении в театре.
Глава 31
Мы вышли на склон холма по широкой белой улице. Все египтяне исчезли, как и тот мальчик-мидиец. Небо светлое, и я могу писать. Вскоре мы тоже отправляемся в путь; по словам Фемистокла, наш путь лежит на запад, в Стимфал, а потом на юг через Аркадию, Медвежью страну.
Вчера вечером мы ходили смотреть комедию. Не знаю, бывал ли я раньше в театре – возможно, и бывал, но в каком-то весьма отличном от этого. Этот мне показался несколько необычным.
Мы сидели на лучших местах, в первых рядах амфитеатра. Длинные скамьи здесь изогнуты, точно лошадиные подковы. Сцена находится посредине, а кулисы за нею. Пасикрат сел рядом со мной, однако чернокожий встал со своего места и уселся между нами. По-моему, его об этом попросила Ио.
Шутки касались нынешних городских дел; многие из них позабавили и нас, хоть мы здесь и чужаки. На актерах были маски, и выражение этих деревянных лиц менялось, когда актеры меняли позу, наклоняли голову или прикрывали часть маски руками. Мне это очень понравилось. Маски вырезаны так искусно, что кажется, это действительно живые лица.
Было очень приятно сидеть теплым вечерком и смотреть интересное представление; однако время от времени я все же переводил взгляд на звезды и видел в небесах Овна, Стрельца со своими Гончими Псами, Семь Девственниц (это созвездие еще называют Семизвездием или Большой Медведицей) и много еще чего. Появилась холодная Дева-луна и предупредила меня, что это по ее земле ходим мы; и когда она со мной заговорила, Ио шепнула мне на ухо:
– Когда мы вернемся домой, господин мой, мне придется напомнить тебе историю Белого острова. У меня такое ощущение, будто я его только что видела.
После ее слов я не мог избавиться от ощущения, что боги глядят на нас сверху, рассматривают наши гениально выполненные маски и слушают наши шутки. Интересно, что они о нас думают? А что мы, люди, думаем, например, о сверчках, чье пение слушаем с удовольствием, а потом давим их каблуком, если ненароком на глаза попадутся?
После спектакля безвкусно изукрашенные носилки, на которых в театр принесли Адеманта с сыновьями, а также Фемистокла и Симонида, уже ждали их. Остальная наша компания двинулась за носилками пешком, однако чернокожий вскоре оттащил меня в сторонку. Здесь полно винных лавок, где можно выпить вина и погрызть орехов, а также – полюбезничать с хорошенькими женщинами, если хочешь. Правила, пояснили нам сразу несколько женщин, таковы: им разрешено заходить только в определенные харчевни, где они платят хозяину (или хозяйке, такой же женщине, как и они сами) по одному оболу, если уходят с мужчиной. Большая часть этих женщин запрашивала по шесть оболов, объясняя это тем, что им самим достанется только три – один обол (как я уже сказал) хозяину лавки, один городу и один богине-покровительнице. Бурдюк неразбавленного вина стоил очень дорого, так что мы с чернокожим пили вино в розлив, чашами – и разбавляли его водой так нещадно, что один раз чернокожий даже притворился, что тонет в воде, и на пальцах объяснил мне, что в кратере с разбавленным вином заметил трирему.
В третьей или четвертой лавке мы встретили стройную темноволосую девушку из Вавилона, которая так же хорошо говорила на языке чернокожего, как я на языке эллинов. Чернокожий сразу пожелал уйти с нею – меня он тоже позвал с собой, потому что столь злачные местечки – не место для одного, здесь слишком опасно. Однако возникла одна трудность: мне не понравилась подруга вавилонянки, с которой она меня познакомила, но девушке пришлось бы заплатить хозяину лавки двойную цену, если бы она ушла с двумя мужчинами. Лучше я просто дам ей лишний обол, и все, однако мы договорились, что они выберутся на улицу вдвоем, а я вскоре их догоню.
Итак, они ушли. Я потянулся, зевнул и еще несколько минут поболтал с приятельницей вавилонянки, худенькой девушкой, которая сказала, что она родом с Итаки. Потом я осушил последнюю чашу вина и побрел на улицу.
Я выпил вполне достаточно, чтобы лицо и уши у меня начали гореть. До сих пор помню, как приятно было ощутить дыхание ночного ветерка и как я удивлялся, зачем это мы провели столько времени в душной, пропахшей вином лавчонке. Стоило мне ступить на землю, как я обнаружил, что не так уж твердо стою на ногах, как ожидал; оставалось утешать себя мыслью, что никто больше этого не видит.
Оказалось, что чернокожий и вавилонянка ушли, не дождавшись меня; однако вскоре я их увидел. Они были поглощены беседой и шли по улице рука об руку. Я махнул им рукой и поспешил следом, но вскоре понял, что чернокожий вовсе не жаждет моего общества. Пришлось держаться от них подальше. Через некоторое время они свернули с одной узкой и грязной улочки на другую, еще более узкую и грязную. Я, помнится, тоже свернул, чтобы не отставать от них.
И тут мне показалось, что на город обрушилась какая-то гигантская волна и закрутила меня и многих других людей в бешеном водовороте. Я не мог дышать в этих мутных водах, да и потом, будучи выброшенным на узкую полоску песка, тоже никак не мог отдышаться. Оказалось, в этом нет никакой необходимости. Я встал и почувствовал, что тело мое весит не более тела ребенка. Изумленно оглядевшись, я понял, что нахожусь в пещере невероятных размеров.
Ее свод терялся в тени надо мной так высоко, словно его достигали только пики самых высоких гор. Кое-где сквозь него просвечивало серебром ночное небо – так порой солнце пронзает своими пальцами-лучами клочья облаков в грозовом небе; но от этого со всех сторон окружавший меня мрак лишь усилился.
Эта пещера была поистине громадна. В ней помещались безлюдные равнины, пустынные холмы и угрюмые болота; она простиралась на много стадий во всех направлениях, теряясь во тьме. За все то время, что я провел здесь, я ни разу не заметил ни птички, ни летучей мыши, ни вообще какого-либо иного зверя, хотя раз или два видел их влажные следы, слабо различимые на мягкой глине. Но какие-то следы все же попадались. Потом я увидел вдали людей – согбенных, нагих и одиноких.