Воин
Шрифт:
В этот момент Саймон прыгнул в седло, повернул коня, свирепо пришпорил его и, низко пригнувшись, перемахнул через ворота.
Ариана, уворачиваясь от молотивших воздух копыт, с ужасом обернулась, чтобы взглянуть на Ранульфа. И как раз вовремя – один из лучников уже наложил стрелу и натянул тетиву. С отчаянным криком Ариана бросилась вперед и подняла вверх руки, подставляя себя под выстрел, с единственной мыслью – защитить отцовского вассала и дать ему возможность скрыться.
Она услышала гневное ругательство Ранульфа, перекрывшее весь шум и гам, и увидела, как он метнулся вперед и выбил лук из рук воина. Тетива зазвенела, и стрела,
С бьющимся в самом горле сердцем Ариана, дрожа, ждала, когда лорд Верней подойдет к ней. Он отдавал приказы полудюжине своих людей – погнаться за беглецом и поймать его.
Они оседлали коней и поскакали выполнять его приказ.
– Пейн! – внезапно рявкнул Ранульф, заставив Ариану подскочить на месте.
– Да, милорд?
– Держи ее крепче.
Новая волна ужаса подкатила к горлу, когда вассал послушно зашел Ариане за спину и схватил ее за руки. Боже милостивый, неужели Ранульф решил в наказание запороть ее до смерти?
Он все стоял, сжимая кулаки, словно мог сдержаться только мощным усилием воли.
– Отведешь эту женщину в башню и запрешь в ее комнате.
– В ее комнате, Ранульф? Не в подземелье?
– Она женщина, – хмуро бросил он, словно это все объясняло. – И я не хочу без необходимости волновать ее людей. Поставь у дверей часового и убедись, что она не сможет бежать. Ей ни на йоту нельзя доверять.
Пейн вскинул бровь, но согласно кивнул. Поманив за собой двоих воинов, он несильным толчком заставил Ариану шагать перед собой. Она с трудом удержалась, чтобы не вздрогнуть, проходя мимо лорда Вернея, и гордо вздернула подбородок, прекрасно понимая, что не одурачила его своей бравадой.
Заметив в толпе своего сводного брата Гилберта, а также священника Кларедона, отца Джона, беспомощно стоявших среди зевак, Ариана слабо улыбнулась им, желая подбодрить. Однако к тому времени как они добрались до четвертого этажа башни, где столпились все ее перепуганные женщины, Ариана уже заметно дрожала. Все же она сумела сказать им несколько успокаивающих слов, посоветовав сохранять спокойствие и подчиняться захватчикам, но напряжение и страх последних часов уже сыграли свою изматывающую роль. Она почти с благодарностью восприняла заключение в своей комнате.
– Признаюсь, я поражен снисходительностью Ранульфа, демуазель, – произнес Пейн таким загадочным тоном, что Ариана не поняла, то ли он удивлен, то ли сильно недоволен.
– Снисходительностью?
– Да. Считайте, что вам крупно повезло. Будь вы мужчиной, навряд ли вы остались бы живы после того, что натворили. По меньшей мере, Ранульф велел бы вас высечь.
– Будь я мужчиной, – с горечью парировала Ариана, – Кларедон не пал бы так легко.
Глава 4
Лишь следующим вечером Ариану призвали к новому лорду Кларедону.
Часовой ввел ее в комнату, и только тогда Ариана сообразила, что Ранульф поселился в покоях лорда. То, что он выбрал комнаты отца, лорда Кларедона, вновь разбередило ее рану.
В комнате было полно народа. Несколько вассалов Ранульфа, все еще в доспехах, толклись вокруг него, пожирали каплунов, осушали кубки с вином, а полдюжины слуг Кларедона наполняли водой огромную деревянную ванну. Оруженосец, юноша по имени Берк, снимал с Ранульфа кольчугу, такую длинную и тяжелую, что спотыкался под ее весом. По-видимому, Ранульф только что упражнялся
Голова от усталости и напряжения кружилась. Ариана подняла связанные руки и неловко потерла висок, на котором билась жилка, пытаясь облегчить боль.
Рыцари начали прощаться с лордом, и нервозность Арианы опять взвинтилась до предела.
– Пейн, – сказал Ранульф, когда вассал собрался уходить, – очень прошу, не обращайся с женщинами в замке слишком сурово. У них есть и другие обязанности, кроме той, чтобы обслуживать тебя.
– Не волнуйся, милорд. Я покажу им только твердость моего клинка, а не его жестокость.
Рыцари хохотали над непристойной шуткой, проходя мимо Арианы, однако взгляды, которые они на нее бросали, были очень серьезными и, пожалуй, несколько злобными. Веселость Пейна Фицосберна тоже как рукой сняло, едва он заметил Ариану, и лицо его сделалось хмурым.
Дверь за собой он не закрыл, потому что слуги еще торопливо таскали горячую воду для ванны.
Ариана перевела настороженный взгляд на Черного Дракона, сидевшего на деревянной скамье. Оруженосец по-прежнему хлопотал около него. К счастью, Ранульф все еще не обращал на нее внимания. С него уже сняли шерстяную тунику и сейчас стягивали забрызганные грязью башмаки; шерстяные шоссы [2] оруженосец расшнуровал, так что только льняные брэ [3] прикрывали его чресла.
2
Шоссы – узкие разъемные штаны, крепившиеся завязками к поясу.
3
В эпоху Средневековья функцию мужского нижнего белья выполняли брэ – штаны из белого или небеленого льна, присборенные на талии и подпоясанные шнуром.
Нагота в замке была явлением привычным, и она нередко и раньше видела обнаженных мужчин. Ее обязанности хозяйки замка часто этого требовали – помочь лорду одеться; искупать высоких гостей; используя познания в медицине, перевязывать раны воинам и слугам. Но до сих пор ни один мужчина не производил на нее такого сильного впечатления, как этот; ничье сложение не было столь неотразимым, как мужественное тело Ранульфа… крепкое, мускулистое, в боевых шрамах.
Ариана с сожалением поняла, что он по-прежнему внушает ей благоговейный трепет, только сейчас он был куда более грозным противником, чем раньше. А с лицом, покрытым темной двухдневной щетиной, выглядел исключительно опасным – холодным, жестоким, безжалостным…
Он больше не ее нареченный, не бессердечный поклонник, так надолго оставивший ее тосковать в одиночестве. Он враг.
Ранульф, развалившись на скамье, поигрывал с кинжалом и поглаживал стальное острие с рассеянной нежностью. У Арианы возникло зловещее ощущение, что это молчание преднамеренное, сознательная попытка еще сильнее взвинтить ее нервы.
Тут он внезапно посмотрел на нее, и Ариану насквозь пронзил взгляд этих дерзких янтарных сверкающих глаз. Она буквально задохнулась. На его чудовищном ястребином лице застыло гневное выражение, а взгляд, словно копьем пригвоздил ее к стене. Ранульф совершенно очевидно не забыл ее вчерашнего поступка и не простил его.