Воители (Сборник)
Шрифт:
Ордаз вопросительно поглядел на меня.
— Я вижу, что вы никогда с этим не согласитесь. Ну что ж, тут я ничего не могу поделать. Я вправе рассматривать только прямые улики.
— Я тоже. Но я очень хорошо знал Оуэна. Он никогда и ни за что не стал бы работать на органлеггера, и никогда не покончил бы жизнь самоубийством, но если б даже и решился на это, то никогда не совершил бы его подобным образом.
Ордаз ничего на это не ответил.
— А отпечатки пальцев?
— В его номере? Никаких.
— Никаких других, кроме Оуэна?
— Только его отпечатки были обнаружены на креслах и примыкающих к ним журнальных столиках. Будь трижды проклят тот человек, который изобрел робота-уборщика. Все ровные поверхности в этом номере 1809 были вычищены ровно сорок четыре раза в течение срока его найма мистером Дженнисоном.
— Ордаз снова налег на заказанное им сильно перченное тушеное мясо.
— Тогда попытайтесь сделать вот что. Предположим на мгновение, что я прав. Предположим, что Оуэн хотел изобличить Лорена, а Лорен об этом догадался. Оуэн прекрасно понимал, насколько небезопасна его затея. Он не хотел, чтобы я был в это впутан прежде, чем у него в руках не окажется достаточно веский материал против Лорена. Но он мог и оставить мне кое-что, так, на всякий случай. Например, что-нибудь в одной из ячеек камеры хранения, в каком-нибудь из аэровокзалов или космопортов. Конечно, не на свое имя и не на мое. Потому что известно, что я сотрудник РУКА. Но…
— На какое-то имя, которое известно только вам обоим?
— Верно. Хотя бы на имя Хомера Чандрасекхара. Или — вот оно! Оуэн счел бы это имя наиболее подходящим. На имя Кубса Форсайта. Ибо Кубе покойник.
— Мы проверим это. Только вы должны еще понять, что это ничего не докажет в вашем деле.
— Разумеется. Все, что вы найдете, Оуэн мог поместить там в приступе угрызений совести. Но прошу вас, обязательно это сделайте. И сразу дайте мне знать, если что-нибудь обнаружите, — сказал я, после чего мы оба поднялись из-за стола и распрощались.
Я ступил на тротуар, совершенно не задумываясь над тем, куда он меня вынесет. Мне нужно было просто остыть после этого, такого тяжелого для меня, разговора.
Мог ли оказаться прав Ордаз? Неужели мог?
Но чем больше я думал об этом деле, тем менее вероятными казались мне его предположения.
Чтобы Оуэн стал работать на органлеггера? Нет, он скорее уж мог оказаться донором.
А как он мог пасть настолько низко, чтобы черпать свое удовольствие из настенной розетки? Да ведь Оуэн даже никогда не смотрел «трехмер»!
Чтобы Оуэн убил себя? Нет, и этого не могло быть. Но если уже и допустить такое, то совсем не так он бы это сделал.
И потом, даже если бы я и оказался в состоянии проглотить весь этот бред…
Оуэн Дженнисон, дающий мне знать, что работал заодно с органлеггерами? Мне, Джилу — Руке Гамильтону?
Тротуар продолжал себе катиться мимо ресторанов торговых центров, соборов и банков… Десятью этажами ниже, с транспортного уровня сюда доносился приглушенный низкий гул автомобилей и мотороллеров. Небо казалось узкой бледно-голубой щелью между черными громадами небоскребов.
Дал мне знать — о чем? Никогда!
Однако и непоследовательный убийца, обрисованный Ордазом, тоже никак не мог уложиться в моем сознании.
Я все пытался додуматься до чего-нибудь такого, что осталось незамеченным Ордазом. Для чего это Лорену потребовалось избавляться от Оуэна столь изощренным манером? Разве не проще было устроить так, чтобы Оуэн по частям исчез в запасниках органов?
Магазинов вокруг стало поменьше, не такими многолюдными стали толпы пешеходов. Тротуар сузился, он вошел в жилую зону, не очень-то респектабельную. Я, кажется, слишком далеко заехал. Оглядываясь по сторонам, я пытался выяснить, где нахожусь.
Оказалось, что я всего лишь в четырех кварталах от магазина Грэхема! Хорошенькую шутку сыграло со мною подсознание. Мне жуть как захотелось поглядеть на Кеннета Грэхема, так сказать, «живьем», лицом к лицу. Искушение было почти непреодолимым, но я устоял перед ним и поменял направление своего движения на ближайшем же диске, который попался мне по дороге.
Пересечение тротуаров представляет собой вращающийся диск, к ободу которого по касательной примыкают все четыре движущихся тротуара, причем скорость внешней части диска равна скорости тротуаров. Из центра диска можно подняться по эскалатору, оказавшись над тротуарами, откуда можно было выйти на стационарные переходы к зданиям. Там же, в центре такого диска, можно было бы поймать такси, но мне еще хотелось поразмыслить, и поэтому я сделал на диске только полоборота.
Я мог зайти в магазин Грэхема, и со мною скорее всего ничего особенного не случилось бы. Я бы напустил на себя маску безысходного отчаянья, долго переминался с ноги на ногу, прежде, чем попросил бы у Грэхема экстатический штепсель, громко выражал бы свое беспокойство в отношении того, что на это скажут моя жена и друзья, а затем в самый последний момент как бы передумал. Он бы отпустил меня на все четыре стороны, понимая, что в случае моего исчезновения, меня незамедлительно хватятся. Может быть…
Но скорее всего дело обстоит так, что Лорену о РУКА известно намного больше, чем нам о нем. Вполне возможно, что Грэхему в один прекрасный день уже показывали мое голо. Стоит известному агенту РУКА посетить его заведение, как Грэхем ударится в панику. Рисковать не стоило.
Тогда, черт побери, что еще я в состоянии сделать?
Приходилось снова вернуться к своим размышлениям. Итак, непоследовательный убийца… После такой во всем тщательности, после такой «ловли блох» — и вдруг оставить Оуэну возможность выдернуть вилку из розетки и уйти подобру-поздорову либо допустить, чтобы его обнаружил какой-нибудь назойливый коммивояжер или просто случайный взломщик, или…
Нет. Гипотетический убийца Ордаза, подобно ястребу, глаз бы с него не спускал. В течение месяца.
Вот так, наверное, скорее всего и было. На следующем же поворотном диске я взял такси.
Такси подбросило меня на крышу жилкомплекса «Моника». В вестибюль я спустился в кабине лифта.
Если управляющий и удивился, увидев меня, он этого ничем не выказал внешне, пригласив меня жестом в свой офис. Офис казался намного просторнее, чем вестибюль, возможно, из-за того, что здесь были особенности, нарушавшие унылое однообразие анонимно-модернового оформления: эстампы на стенах, небольшой черный вытянутый след на ковре, оставленный, должно быть, сигаретой одного из посетителей, голо Миллера и его жены на широком, почти пустом письменном столе. Он подождал, пока я сяду, затем выжидающе наклонился вперед