Вокруг крючка
Шрифт:
А тут еще пришлось деду с одной сводкой ознакомиться лично. А получилось так. Принесли постояльцу утром депешу. Развернул, он, глянул как-то боком, зевнул и крынку с простоквашей ею накрыл. От мух. И следом в сад вышел. Тут уж деду невтерпеж стало, очки принес, взял депешу, стал читать. Сначала бы все ничего; предметы разные поименованы, а рядом цифры — сколько чего выполнено. А как дошел до конца, такое слово обнаружил, что даже в лице изменился.
— Ну вот! — сказал. — То-то у меня еще с ночи сердце щемило!
Постоялец же вскоре
— Что ж самовар-то? Скоро? Вот мы сейчас чайку с топленым молочком трахнем, да и червяков время копать.
Кому червяки, а у деда голова, точно чугунная! Только ведь под утро маленько и соснул. А на душе все едино кошки скребут. Втемяшился ему этот… Как его?.. Тьфу!.. Ассортимент, что ли?.. Обязательно запорет план Александр Алексеевич… А что ж хозяин-то?.. Ох, беда! И сейчас пишут какие слова язвительные, а ему все божья роса! Сказать бы надо, навести. Да все робость одолевает.
Все-таки заикнулся раз дед. Обводным путем. На хитрость хотел взять:
— Я, Конрад Иваныч, нынче Александра Алексеевича во сне видел. Что-то дела у него не больно того!..
— А хрен с ним! — ответил Конрад Иванович и спиной о двери почесался. — Я о нем, слава богу, и поминать-то бросил. Поважнее есть вопрос… Как бы, братец ты мой, еще недельки три к отпуску присобачить. Ты глянь, погода-то какая! Чуешь? Не иначе, придется кому следует письмецо черкнуть, попросить по-приятельски!
Так и сказал. Да еще подмигнул. И после этих слов у деда на лысине точно роса выступила и в глазах зеленые круги заплавали.
И, быть может, все так ничем и не кончилось бы, когда бы не одна удивительная оказия.
Намекнул раз дед Конраду Ивановичу, что неплохо было бы сеткой в речке побаловаться, да вот только боязно, не отнял бы рыбнадзор снасть.
А тот встрепенулся даже. Глаза засверкали:
— Обязательно поедем! И ничего не опасайся. Мы ведь не промышленники какие-нибудь, а если и ловим, то исключительно для возбуждения чувств!
С утра и поехали во вторник. Денек выдался теплый, но с тучками и ветерком. Не очень ровный денек.
Решили к Шушпанову двинуться. Самая у нас там рыба. И пока за разговорами незаметно стали к месту подъезжать, как навалилась с запада туча и кое-где по речке даже белые барашки пошли. Лучше бы рыбакам тучу-то на берегу переждать либо в камыши заехать. А не получилось. Как на грех, лещи поблизости заиграли; такой здоровенный вышел косяк. Одна рыбина хвостом из воды вымахнет, другая рядом морду высунет, третья колесом пройдется. Лещи же в нашей реке, как подносы самоварные. И от такого зрелища рыбаки всегда приходят в неистовство.
— Давай! — затрясся дед. — Конрад Иванович! Конрад Иванович! Влево потрафляй — вон вешка торчит! И кругом куста! А я сеть кидать начну. Кормой, кормой разворачивай! И смотри, нос держи против ветра. Как по ниточке, ялик веди! Чтобы ни туда, ни сюда! А то на коряги угадаем. Тогда ау! — и рыба и сеть.
У Конрада Ивановича, как
— А я думаю!..
— Тише шлепай! Уйдут! — шипит дед. — Разве рыбаки думают?.. Ловят рыбаки! Крути ялик-то, крути!
И здесь следует заметить, что в человеке, который сетью ловит, заключаются как бы два человека. На берегу это гражданин вполне обыкновенный, смирный, и, может статься, ни одной мухи не обидел. А как взялся за сеть, — готово! Все уже не по нему, все кажется нехорошо. А уж если гребец ошибся в чем, тогда вообще пропащее дело!
С Конрада Ивановича как с гребца взятки были гладки. Гребет никудышно и ялика чувствовать не может. Вот и сейчас. Изо всех сил старается, даже язык от натуги наружу вывернул, — левым веслом подгребается, а правым уперся — табанит. А надо бы как раз наоборот! А тут еще ветер из тучки рвет. Разве удержишь лодку? А дед уже и кол воткнул и сеть в реку скидывает. Лодку же несет, точно бешеную. Но только, конечно, не к лещу, а от леща. И на самые коряги.
Как поднял дед бороду, как глянул, куда ялик отогнало, так у него внутри словно тесемки какие лопнули, И как завопит:
— Куда тебя прет, окаянный! Правым давай, правым! А он, дьявол, как нарошно! Кому говорят? Тебе говорят, козья голова! Он, вишь, нервы лечить приехал, а люди за него с ума сходи! Табань, чучело, левым! Ой, да куда же ты вертишь, нечистый дух?!
Какие уж тут лещи! Мигом всю сеть на коряги и посадили. Сведенный лес на этом месте раньше был. И как стал дед ее обратно из воды тащить, тут самое и пошло! Не столько выбирает, сколько выдирает. Как говорится, с мясом. Зубами даже скрипит — до чего сетку жалко. Ползимы ведь сидел, плел. А сам причитает:
— Начальничек чертов! Рыбки захотел! Время, вишь, у него в лезерве объявилось. На заводах дело валится, а ему рыбки!.. Левым держи, лешман! Тебе там план выполнят! Теща дебет с кредитом сложит! Да давай же левым, пес несытый! Где у тебя совесть-то, идол? Рви, палач, сеть-то! Рви! Рви мое тело белое! Все одно тебе жалованье идет!
И другие слова тоже дед говорил…
А когда вытащил от сетки последние клочья, решил постояльца окончательным словом прижечь. Из той самой депеши, которой крынку от мух накрывали. Потому что рассчитал — теперь уже все равно нехорошо. Так и выпалил:
— Хавос у тебя в главке! Эх ты, чернильница!
И спиной к гребцу обернулся…
Молча ехали обратно. И только когда ткнулся ялик в берег, стало у деда прояснять в голове. Глянул он исподлобья на Конрада Ивановича. А тот суровый с лица, и губы закушены. Только брови сами по себе ходят. Вылез из лодки и деду:
— С тобой, пожалуй, заикой сделаешься!
А после грудь, как прежде, колесом выкатил, троекратно голос прочистил и к дому заторопился.