Вокруг Петербурга. Заметки наблюдателя

Глезеров Сергей Евгеньевич

«Увы, дерево оказалось недолговечным, – признается Виктор Сергеевич. – Теперь мы будем делать проект нового мемориала, в граните, на века, и надеемся на помощь всех неравнодушных людей. Конечно, дело это трудное и затратное. Но неужели же предадим мы забвению кирковскую память?»…

Предатель или жертва судебной ошибки?

Немалое число «белых пятен» истории нашего края связано с тем периодом, когда значительная его часть находилась в условиях немецкой оккупации, и люди оказывались перед сложнейшим выбором: как вести себя в складывавшихся условиях, выжить, уцелеть, сохранить человеческое достоинство в ситуации «меж двух огней»…

Характерным примером подобной

коллизии может служить трагическая судьба простого колхозника Тимофея Евдокимовича Павлова, жившего в деревне Голубково Лужского района на берегу Череменецкого озера.

Его племянник, ветеран войны Алексей Васильевич Горбунов, с начала 2000-х годов занимается изучением событий, связанных с судьбой Тимофея Павлова. До войны Павлов был колхозником, работал трактористом, потом шофером. Когда началась война, его не взяли в армию по возрасту (ему было 49 лет), а отправили сопровождать в эвакуацию колхозное стадо. Но противник наступал тогда настолько стремительно, что уйти не удалось. Так, не по своей воле, Тимофей Павлов оказался «под немцами».

Находясь в блокадном Ленинграде, а затем в действующей армии, Алексей Горбунов не имел никаких сведений о своем дяде, и только после освобождения Лужского района от немцев из писем дочери Тимофея Павлова стало известно, что его арестовало НКВД. Долгое время его судьба была неизвестна. Доходившие иногда сведения носили характер слухов и не вносили ясности в вопрос о судьбе этого человека.

«Было очевидно, что Тимофея Павлова уже нет в живых и изменить ничего уже нельзя, – признается Алексей Васильевич. – Но у меня подспудно все время была мысль выяснить его судьбу. Наконец, поводом для действий послужило знакомство с книгой бывшего секретаря Лужского райкома партии И.Д. Дмитриева „Записки товарища Д“». Затем Алексею Горбунову удалось ознакомиться с уголовным делом 1944 года в отношении Павлова.

Выяснилось, что приговором Военного трибунала Тимофей Павлов был приговорен по ст. 58-1-«а» (измена Родине) к высшей мере наказания. Сопоставление и анализ материалов дела и имеющейся в семейном архиве переписки с родственниками за 1941–1944 годы привели Алексея Горбунова к выводу, что дело Павлова инспирировали в определенных политических целях, а приговор был неправосудным. «У меня есть документальные сведения того периода (1944 г.), которые позволяют мне сделать вывод, что Т.Е. Павлов является жертвой политических репрессий, или грубой судебной ошибки, а произошедшее с ним – результатом ложных доносов с целью сведения с ним личных счетов», – говорится в обращении Алексея Горбунова военному прокурору Ленинградского военного округа.

Что же произошло с Тимофеем Павловым? Подробностей мало, но известно, что в начале 1942 года, когда оккупационные власти предпринимали попытку «умиротворить» местное население, Тимофей Павлов оказался старостой деревни Голубково. Не известно точно – избрали его сельчане или его назначили.

Эту должность он занимал до осени 1943 года, когда вместе с женой и тремя детьми ушел в партизанский отряд. Дочь Антонина стала разведчицей и медсестрой, старший сын Петр занимался диверсиями. Сам Тимофей Павлов в боях не участвовал, а занимался обеспечением отряда продовольствием. Когда Лужский район в начале 1944 года освободили от врага, Тимофей Павлов с семьей вернулся из партизан в родную деревню Голубково. Сыновей вскоре взяли в армию (один из них погиб в 1944 году в боях в Эстонии). А Тимофея Павлова в марте 1944 года арестовали органы НКВД.

Предварительное следствие заняло около месяца, и в апреле 1944 года состоялся открытый суд военного трибунала в Луге. Впрочем, еще до окончания следствия судьба Павлова была предрешена: на митинге в Луге, посвященном памяти жертв фашистской оккупации, прозвучали слова: «Павлова – к смертной казни!».

Обвинение против Тимофея Павлова строилось на показаниях свидетелей – местных жителей, которые сообщали, что он «добросовестно относился

к выполнению обязанностей старосты по сбору продовольствия с населения для нужд немецкой армии и направления односельчан на различные принудительные работы, доносил оккупационным властям о случаях саботажа со стороны советских граждан, в результате чего людей подвергали физическим наказаниям». Кроме того, ему инкриминировалось участие в достаточно странном эпизоде сентября 1941 года, когда он якобы выдал немцам двух человек за то, что они обстреляли из винтовки немецкий самолет. На самом же деле, по всей видимости, этот эпизод явился провокацией, один из участников которой (некто Олег, его впоследствии видели в Старой Руссе в немецкой форме) был вражеским агентом.

«Люди наговорили всякой чертовщины, – писала тогда Антонина Павлова Алексею Горбунову. – Конечно, вообще хорошие и справедливые люди никогда и ничего не говорили плохого и сейчас ничего не говорят, не обижаются. А те, которые при немцах языками трепали и были с немцами в хороших отношениях, те и сейчас натрепали языками».

Т.Е. Павлов: фотокарточка из следственного дела 1944 года и предвоенное фото из семейного архива

Как следовало из материалов дела, Тимофей Павлов по всем пунктам обвинения признал себя виновным. В обвинении говорилось, что Тимофей Павлов (он проходил по одному делу с Егором Федоровым), «изменил Родине – Советскому Союзу». Далее говорилось: «Павлов и Федоров работали старостами, активно помогали немецким властям в установлении их фашистского режима, дали согласие немецкому коменданту выявлять партизан, коммунистов, комсомольцев и лиц, антифашистски настроенных».

Да, признает Алексей Васильевич, Тимофей Павлов служил старостой при немцах, но несправедливо считать его пособником фашистов: люди оказались тогда в жесточайших условиях, и служба старостой – вынужденная мера, а не преступление. А если бы он, действительно, был предателем, пособником врага, то его казнили бы партизаны и тем более не приняли в партизанский отряд. Кроме того, если бы Тимофей Павлов чувствовал за собой вину, он не стал после окончания немецкой оккупации возвращаться в родную деревню, и попытался любым способом скрыться.

За что же пострадал Тимофей Павлов? Приговор ему – порождение системы. Когда пришли наши войска, основные виновники кровавых злодеяний, творимых в оккупации, ушли с немцами, и вину за преступления возложили на тех, кто оказался под рукой, в том числе и на старост. Это не означает, что все арестованные тогда были невиновны в преступлениях периода оккупации, но «органы» нередко действовало по принципу предвоенной эпохи произвола: «Был бы человек – а статья найдется». Что же касается сделанных им собственноручных признаний в своей полной виновности, то сегодня, зная обстоятельства многочисленных «открытых процессов» сталинских времен, когда люди признавали себя виновными в тех делах, к которым никогда не были причастны, удивляться уже ничему не приходиться…

Подобные «дела» для того времени не были единичными. После войны ответ приходилось держать многим нашим согражданам, не по своей воле оказавшимся в немецкой оккупации и вынужденных делать сложнейший выбор – как вести себя в складывавшихся условиях, выжить, уцелеть, сохранить человеческое достоинство. Немало было случаев, когда справедливое возмездие настигало предателей, пособников врага и карателей, на чьей совести были десятки и сотни загубленных мирных жителей, пособников врага и карателей, но бывало и так, что приговор выносился не всегда справедливый.