Вокруг Света 1993 №01
Шрифт:
И все-таки... Разве нет у Америки проблем? Есть, успокойтесь, принципиальные критики американского империализма. Есть, и очень немало. Одна из главных — негритянский вопрос. Давно уже никого не линчуют, и темнокожее население на практике пользуется всеми теми же правами, что и белые. Негры входят в правительство, занимают крупные посты в вооруженных силах. И все-таки остался негритянский вопрос, хотя и приобрел он несколько иные очертания.
Когда экзаменационная сессия в Колгейте уже близилась к концу, в университете произошло ЧП. У слепого студента-негра украли специальный компьютер. Я узнал об этой истории из небольшого плаката, вывешенного в холле. Такие плакаты появились во всех
— Как могли сделать такую подлость? — спросил я своего знакомого.
Он подумал и ответил:
— Скорее всего из-за денег. Компьютер особый, стоит очень дорого. А могли просто отомстить свои, негры, чтоб не выпендривался.
— Как это?
— Да так. У части негритянского населения существует весьма своеобразный комплекс неполноценности. Он заключается в том, что люди отказываются верить в свою способность добиться успеха, обойти белых в той или иной области. Отсюда возникает раздражение против тех, кто дерзает конкурировать с белыми. Вот, может быть, кто-то и решил таким образом напомнить парню его место.
Надо сказать, что среди негритянского населения, особенно молодых людей, распространено — и притом достаточно широко — убеждение в некой абсолютной вине перед ними белых. В свою очередь, американское государство само испытывает нечто вроде комплекса вины перед темнокожими согражданами и готово эту вину искупать. В частности, это находит выражение в целой системе приоритетов для негритянской молодежи (а заодно и выходцев из испаноязычных стран) при поступлении в университеты. Существует, однако, и такое мнение, что подобного рода поблажки себя не оправдывают, поскольку создание тепличных условий расхолаживает молодых людей, создает у них ложные иллюзии того, что можно добиться многого, не прилагая серьезных усилий.
Но такие взгляды высказываются полушепотом, ибо не дай бог прослыть консерватором или, того хуже, реакционером, да еще и с расистским уклоном. Для преподавателя университета, например, такая репутация может стоить места. (Демократия демократией, но осторожность никогда еще никому не помешала!) Мне, во всяком случае, посоветовали в этот щекотливый вопрос не лезть.
Предупредили, что само слово «негр» или «чернокожий» не просто нежелательно, но даже звучит оскорбительно. Выражаться следует культурно: afro-american. Ну что ж, афро-американец — это звучит гордо!
По правде сказать, в то время как одни афро-американцы мне глубоко симпатичны, то другие — как раз наоборот. Симпатичные — это и мои коллеги из Колгейта, и умные работящие студенты. Несимпатичных я видел, например, в столице штата Нью-Йорк — Олбани, где оказался как-то в один из длинных осенних вечеров: на нескольких перекрестках города тусовались темнокожие молодцы с дубинками в руках. Сразу пропало чувство безопасности, хотя сидел я внутри автомобиля. Дальше можно, конечно, распространяться о том, что шпаны и преступников пруд пруди не только среди черных. Можно учено и вполне по-марксистски связать рост преступности американской молодежи, особенно негритянской части, с ее «социальной маргинализацией». И это все так. Но в американском сознании облик классического хулигана и нарушителя общественного закона довольно прочно связан с цветом его кожи. И это одна из сложнейших коллизий американского общества.
Другим щекотливым вопросом, который мне также не советовали затрагивать, дабы не попасть впросак,— женский вопрос. Но было поздно: я уже успел влипнуть.
Дело было так. В свое время руководитель сектора в нашем Институте востоковедения, где я работаю
На следующем занятии история повторилась. К тому же неожиданно для самого себя я пустился в рассуждение о сложности национализма как предмета изучения, сделав в конце вывод, что, мол, не женское это дело. Все мило улыбались. Visiting professor был очень доволен собой.
Жизнь учит, что самое страшное — в любом деле — самодовольство. Оно наказуется быстро и жестоко. Покуда я упивался своим красноречием, в местных кругах, как выяснилось, зрело недовольство.
После третьего семинара ко мне подошла одна из студенток — Рена Бхаттападхайя (какая прекрасная бенгальская брахманская фамилия!) и, ласково глядя мне в глаза, попросила аудиенции. Она была сама любезность и излучала уважение к профессору, что последнего и насторожило. Встреча была назначена на после уроков в моем кабинете. Точно в срок раздался стук в дверь, я уверенным голосом разрешил войти и через несколько секунд оказался лицом к лицу с небольшой делегацией, состоявшей из Рены и Энди Алексиса, очень интеллигентного и симпатичного студента, интересовавшегося проблемами Латинской Америки. «Так,— подумал я,— речь пойдет, конечно, о занятиях. И вряд ли ребята специально пришли для того, чтобы выразить им свое восхищение».
Гости мялись, круглили фразы, явно не зная, как подступиться к главному. Неожиданно они заговорили о равенстве между мужчиной и женщиной, о том, что женщины имеют право получать те же знания, что и мужчины. Америка, самая демократичная страна, гарантирует эти права и т.д. и т.п. Я понял, что ничего не понимаю, и решил идти напролом.
— Ладно, друзья, скажите честно, что не так?
Выяснилось, что «не так» это и «ladies first», и разглагольствования о неженских профессиях... Мне и в голову не могло прийти, что своими замечаниями я мог обидеть славных американских женщин. Пришлось извиниться за ошибку и обещать исправиться. Мое покаяние было, по всей видимости, доведено до женской части группы, и Девицы несколько подраспустились. Во всяком случае, особого рвения к учебе с их стороны не было заметно. Чего нельзя сказать о ребятах, большинство которых, что называется, рвали подметки в учебе.
Как бы то ни было, из-за своей оплошности я попал в разряд женоненавистников, что меня, конечно, огорчило.
«Чего им там не хватает?» — думаю я, вспоминая, как глядел из окна моей пресненской квартиры на женщину в мохеровой шапочке, с рюкзачком на спине, волокущую парочку сумок. Наверно, феминизм произрастает все-таки на почве, удобренной продуктовыми лавками и прочими магазинами. Наши доморощенные феминистки — явление противоестественное и похожи на фигурный шоколадный торт посреди абсолютно пустого прилавка.
Слабо представляю себе угнетенную американскую женщину. Похоже, феминизм аккумулировался в основном в девичьей студенческой среде, потому как замужние и более искушенные в жизни гражданки США интересуются им меньше.
В Колгейте феминистское движение приняло активное участие в борьбе против изнасилований. В ноябре кампания по борьбе с этим злом буквально выхлестнулась из аудиторий в аллеи и на холмы университета. Судя по ее интенсивности, можно было вообразить, что угроза изнасилования нависла едва не над каждой студенткой и даже студентом.