Вокруг света за 280$. Интернет-бестселлер теперь на книжных полках
Шрифт:
Оказалось, ночью мы попали в женский монастырь. Там всего четыре монахини. Хозяйством – садом, кукурузным полем, огородом, хлевом со скотиной – они доверили заниматься своим работникам-мужчинам. Причем все они были мусульмане.
На выезде из Лабуан-Баджо ни один микроавтобус не проезжал мимо без остановки. Но это все были маршрутные такси. Приходилось отказываться. Когда остановился очередной микроавтобус, я опять стал объяснять:
– Автостоп. Ноу мани!
– Садитесь, я уже заплатил за весь автобус, вы будете моими гостями, – пояснил пожилой мужчина в очках с золотой оправой.
Так мы познакомились с начальником отдела США и Канады индонезийского Министерства иностранных дел Берти Фернандесом,
– Я – один из немногих христиан среди индонезийских чиновников. Но даже среди чиновников-мусульман большинство является выпускниками католических школ. Считается, что именно там дают самое качественное образование. Большинство жителей Флореса – христиане. Но христианские верования здесь существуют одновременно с верой в духов. Ежегодно в церкви города Баджава совершается месса Маха Кудус, начинающаяся с ритуальной охоты на оленя, а заканчивающаяся религиозной процессией, в которой вслед за распятием следуют одетые в старинные доспехи воины.
Как раз на аналогичную языческую церемонию мы и попали в деревне Бунг. Вся деревня собралась поучаствовать в представлении или хотя бы поглазеть. Нас, как европейцев и, следовательно, дорогих гостей, усадили на самое почетное место – вместе со старейшинами. Танцевали только мужчины. Из одежды на них были лишь легкие доспехи: деревянные дубины, копья, покрытые толстой бычьей кожей щиты, а на головах повязаны белые полотенца с красными надписями… «Рибок», «Найк», «Адидас»… «Макдоналдс», правда, сюда еще не добрался, и в крытом соломой общинном доме праздничный обед готовили самым традиционным способом – в большом котле.
Охота на торговцев-отравителей
Дорога петляла по склонам пологих холмов, пересекала широкие рисовые поля, и как-то совершенно незаметно, добравшись до Рутенга, мы оказались на высоте 1100 метров над уровнем моря. В Рутенге Фернандес привез нас к офису автобусной компании – ее владелец тоже оказался его родственником – и купил билеты на автобус до Энде.
Рутенг – один из епископских центров острова. В 1913 г. здесь было создано представительство голландского Общества Божественного мира, а в 1932 г. построили католический собор. Его деревянное здание с облупившейся голубой краской и затянутыми паутиной окошками превратили в музей, посвященный первому епископу Рутенга – немецкому миссионеру Фон Беккуму. А немного поодаль, выше по склону горы, уже строится новый собор – в три раза больше старого и не из дерева, а из кирпича. Между двумя соборами стоят здания миссии. Там мы встретили Иеремию Беро – молодого монаха, только что закончившего семинарию и дожидающегося, пока его пошлют миссионером в Южную Америку.
– Большинство индонезийцев на Флоресе – христиане, но мусульмане здесь тоже есть. В последние годы правительство в Джакарте даже специально поощряет переселение сюда людей с «мусульманских» островов. В результате все чаще стали возникать христианско-мусульманские конфликты. Сейчас на Флоресе началась пандемия: в массовом количестве дохнут собаки, а их здесь едят. Народ почему-то решил, что все дело не в какой-нибудь неизвестной болезни, а исключительно в сознательном вредительстве. Якобы торговцы собачьим кормом – а все они, как назло, мусульмане – специально подмешивают в него отраву. Началась подлинная истерия, быстро переросшая в погромы и даже самосуд. Позавчера, например, в Рутенге произошел такой случай, – он показал нам местную газету на индонезийском языке. – Три торговца собачьим кормом, спасаясь от преследования разъяренной толпы, прибежали в полицию. Полицейские, надо отдать им должное, попытались их защитить. Они даже ранили несколько нападавших. Но что пятеро полицейских с пистолетами могли сделать против трехсот разъяренных христиан, размахивающих мачете. Пришлось им ретироваться, оставив торговцев на растерзание. Их тут же и порубили на части. Правительство срочно прислало сюда полицейских с Явы, а наших отстранили от работы. У них же у всех здесь семьи.
Места в автобусе нам достались в самом конце, прямо возле двери. Трясло на каждой кочке, а они там встречаются регулярно, чуть ли не через каждые пять метров.
В окно дуло. Ветер, по мере нашего подъема в горы и наступления темноты, становился все холоднее и холоднее, а вся теплая одежда осталась в рюкзаках. Их привязали на крышу вместе с мешками, баулами и корзинами. А вот пассажиры, которых мы подбирали по пути, тащили свой скарб прямо в салон, вскоре полностью завалив проход.
Дорогу перегородил закрытый шлагбаум. Шофер громко что-то объявил, а один из пассажиров перевел:
– В деревне впереди воюют, и проезд закрыт. Придется ждать. А сколько? Неизвестно. Как навоюются, так нас и пропустят, – он говорил это с таким спокойствием, как будто речь шла не о погроме, а о каком-нибудь футбольном матче.
Да и все остальные пассажиры как будто нисколько не удивились тому, что прямо у нас перед носом идет резня. Они разбрелись вокруг: кто-то присел на корточки, кто-то курил, кто-то обсуждал деревенские новости. Что происходило в деревне перед нами, мне неизвестно. По крайней мере, выстрелов я оттуда не слышал. Хотя индонезийцам, каждый из которых на поясе носит мачете (остро заточенный нож с лезвием длиной около полуметра), ружья и не нужны.
Команда «По местам!» прозвучала часа через два томительного ожидания. Шлагбаум подняли, и мы проехали. Но проехали только несколько метров. Опять пришлось останавливаться. КПП. Но вместо полицейских в салон автобуса ввалились крестьяне с длинными ножами, дубинами, пиками – как бы сошедшие с картины, изображающей участников средневековых крестьянских бунтов.
Они устроили «фейс-контроль» – внимательно разглядывая лица пассажиров, поковырялись в вещах, сложенных в проходе, особое внимание уделяя большим мешкам.
– Собачий корм ищут и мусульман, – объяснил нам все тот же англоязычный пассажир.
Отец Габриэль
Из-за задержек и проволочек мы приехали в Энде только в четыре часа утра. По нашей просьбе нас высадили на автобусной остановке возле офиса пароходной компании. Офис, конечно, был закрыт, и откроется не раньше девяти-десяти. Рядом оказался католический кафедральный собор – Биара Сант– Джозеф, а за ним – комплекс зданий миссии и резиденции епископа. Стучать в двери монашеских келий в четыре часа утра без серьезной на то причины мы постеснялись. Поднявшись по лестнице на открытую веранду ближайшего здания, мы собирались лечь где-нибудь на лавочке, покемарить пару часов до рассвета. Шли на цыпочках, разговаривали шепотом, стараясь никого не потревожить. И все же незамеченными не остались. Одна из дверей открылась, и из нее вышел монах в рясе. Он, казалось, ничуть не удивился, увидев перед своей дверью двоих европейцев с рюкзаками.
– Меня зовут Габриэль Горан, – он сразу начал говорить с нами на английском. – А вы откуда? Из России? Русских я еще не видел. Но пару месяцев назад точно так же, как вы сейчас, здесь появилась пара хитч-хайкеров из Словакии. Я их устроил тогда на ночь. И вам я могу открыть гостевую комнату.
В комнате была пара огромных кроватей с балдахинами из противомоскитной сетки. Интересно, все монахи здесь живут в таких хоромах? Или такой комфорт полагается только самым дорогим гостям?
Через три часа Габриэль нас разбудил и отвел на завтрак, а сам на мотоцикле поехал в порт, узнавать про паром на Тимор. Вернулся он уже с билетами.