Вокзал для одного
Шрифт:
Пятнадцатилетняя девочка, беседовавшая на вокзале с папой и настоятельно рекомендовавшая ему пить какие-то таблетки, без которых он может, не дай бог, почувствовать себя плохо и не вернуться домой, чтобы спасти ее от мачехи, спускалась по широкой мраморной лестнице на первый этаж. Я смотрел на нее сверху, взявшись руками за перила. Девочка притормозила у платежного терминала, произвела несколько манипуляций на мониторе, сунула в щель сторублевую купюру. Оплатила мобильную связь. Потом закинула сумочку на плечо и вышла через центральные автоматические двери. Через мгновение ее поглотила
Повезло девочке с папой. И, кстати, папе с ней тоже. Дочка для мужчины – это шанс оправдаться за все обиды, когда-либо нанесенные женщинам.
День пятый – 27 декабря
ТАМАРКА
Сегодня очень хороший день. Народу много. Так я и не сумел найти систему, по которой заполнялся людьми этот гигантский дворец из стекла и черного мрамора. В расписании подсказок не нашел – движение поездов у нас более-менее упорядоченное, но в один день народ валом валит, словно только что вспомнил о приближении новогодних каникул и о том, что надо рвать когти к родственникам, только успевай занимать столики в кафе и свободные кресла в зале ожидания; а в иные дни на первом этаже можно хоть играть в бейсбол, хоть метать молот. Правда, вечерами здесь всегда хорошо. Иллюзия движения.
Мне нравятся заполненные дни. Я прячусь в толпе, как маленькая рыбка в прибрежной траве, растворяюсь, становлюсь невидимым, но зрячим, неслышимым, но с ушами как локаторы. Я везде и нигде. Я чувствую себя хозяином этого железнодорожного вокзала, потому что все эти люди вокруг меня с баулами и сумками, молодые, старые, юные, хромые, хмурые и улыбчивые – все они уйдут, а я останусь.
Им предписано ехать, мой удел – ждать.
Сегодня обедал на первом этаже, в полутемном закутке большого зала возле выхода к первой платформе и эскалатора в камеру хранения. На второй этаж не пошел, потому что там, у лестниц, ведущих на перроны, довольно прохладно и шумно. Я даже не пытался выяснять, куда все эти люди едут сегодня, и не прислушивался к диктору, объявляющему прибытие и посадку. За дни, проведенные здесь, я научился не слышать этот монотонный женский голос.
Я заказал пельмени с кетчупом и кофе с коньяком. Пельмени здесь довольно неплохи и даже почти не воняют, когда их разогреешь в микроволновке, а о коньяке в кофе и говорить нечего. Сел за один из пяти круглых столиков в углу у большого панорамного окна, посмотрел на медленно подплывающий ко второй платформе поезд с голубыми боками. Фирменный «Байкал», откуда-то из Сибири куда-то в европейскую часть России. Вижу взъерошенные головы пассажиров на верхних полках и бледные лица тех, кто сидит за столиками у окон. Она наверняка поражены великолепием нашего железнодорожного вокзала. Оно и не удивительно. Они бы еще не так поразились, узнав смету «стройки века». На эти черные купола, мраморные стены, стеклянные башни и техническое оснащение ушел бюджет небольшого промышленного города областного значения.
Кроме меня в кафе в столь ранний час больше никого не было, только Ирина, невысокая темноволосая девушка с красивой грудью, смотрела на меня из-за стойки бара со странной улыбкой, будто хотела спросить что-то. Наши отношения еще не перешли в стадию панибратства, при встрече мы лишь коротко приветствовали друг друга, как соседи по подъезду, встречавшиеся на общем собрании собственников жилья.
За ее спиной на
Съел пару пельменей, посмотрел в окно. С неба опять начал медленно и редко падать снежок. Значит, дело идет к потеплению. Как бы я ни ненавидел Новый год, дрожать от собачьего холода в эти дни мне не хотелось, пусть все будет мило и комфортно…
Нет, мне определенно понравилась эта песня, звучащая из колонок музыкального центра в баре. Более того, она показалась знакомой. И не просто знакомой…
– Э-э, простите, – сказал я, приподнимая руку, будто собираясь заказать пива. Ирина, протиравшая стаканы, посмотрела на меня вопросительно. – Можно сделать чуть-чуть погромче?
Она задумалась на мгновение, не понимая о чем идет речь, затем повернулась к бару и крутанула ручку музыкального центра.
О, чтоб мне лопнуть! Ну конечно! Как я мог забыть, это же моя навязчивая лебединая песня!
Впервые я услышал ее на канале MTV в начале девяностых. Канал, приобретенный для ретрансляции в России Борисом Зосимовым, тогда лишь тестировался на территории страны, не располагал местным вещанием, имел черно-белую картинку, поскольку большинство оставшихся от Советского Союза телевизоров не способны были принимать PAL, однако это был потрясающий музыкальный канал по той простой причине, что в те годы на нем не «прокачивали тачки», а крутили музыку.
В одном из выпусков программы Unplugged я услышал песню, которая зацепила меня. Я не запомнил названия, не видел исполнителей, потому что куда-то спешил, а телевизор работал в соседней комнате (кажется, я убежал из квартиры, так и не выключив ящик). Но мотив засел в моей голове навечно.
В последующие годы я больше нигде не встречал эту вещь, чтобы суметь ее идентифицировать, а талантом воспроизводить мотив Бог меня обидел. Эта невозможно красивая медленная песня с несколькими разборчивыми английскими словами в припеве, эта навязчивая музыкальная идея преследовала меня почти двадцать лет, как может преследовать воспоминание о «поцелуе незнакомки в полной темноте» – так, кажется, Стивен Кинг называл кратковременное волшебство, которому не суждено повториться.
И вдруг здесь, в музыкальном центре, в баре на железнодорожном вокзале – она. Я могу услышать ее почти полностью во всей красе и даже, если повезет, разобрать, наконец, название. Я молился, чтобы ди-джей вышел в эфир и сказал, что это было…
Парень пел что-то о четырех временах года, прожитых за один день, если я правильно расслышал и перевел ту самую английскую фразу. Что ж, я тебя очень даже хорошо понимаю, братишка. Иногда прожитое время спресованно так, что его можно положить в карман и носить у самого сердца, как миниатюрный ядерный реактор Тони Старка. Однако, помогая тебе держаться в тонусе, этот "реактор" одновременно убивает тебя.
Пельмени меня уже не интересовали. Душа стала настаивать на изменении пропорции кофе и коньяка в пользу последнего. Я снова посмотрел в окно на пассажирский поезд. Как же мне хотелось оказаться внутри и укатить куда-нибудь. Куда угодно, лишь бы отсюда. лишь бы создать иллюзию движения. Иметь цель - не это ли отличает живое существо от бездушного предмета?..
– Молодой человек!
Меня взяли за плечо. Я очнулся.
– Нам нужно идти, – сказала мне Ирина.
– В смысле? – Я смотрел на нее так, словно только что проснулся от крика «пожар!».