Волчата голодны всегда
Шрифт:
– Они думают, что приватизировали нас, как свои сраные квартиры! – крикнул Ник свой следующий тезис. – «Мы с папой всю жизнь работали, чтобы получить эту квартиру. Ты здесь никто», – пародировал он воображаемую мать.
Зал взорвался диким хохотом.
– Нет! Хрен им! Пусть подавятся! – неслось из зала.
Николай поднял руку, призывая к спокойствию.
– Это наша собственность, мы ее получили по праву своего рождения, и заберем то, что нам принадлежит. Даже если придется применить насилие, – кинул он следующую провокацию.
– Да! Заберем! Пусть они сдохнут! – подтвердила серьезность своих намерений толпа молодежи.
– Мы
Под шум оваций Николай сел в президиум. Ему на смену к трибуне подошел главный ювенальный инспектор города. Зал не смолкал, и Николай попросил тишины, представив инспектора как помогающего несовершеннолетним в борьбе за их права. Мужчина стал осторожно докладывать о принимаемых областной инспекцией мерах по выявлению нарушений прав несовершеннолетних. О работе ювенальных судов, строго преследующих родителей, нарушающих закон и применяющих в воспитании детей физическое и моральное насилие. Весь его монолог носил больше примирительный характер, указывающий на то, что государственные органы в необходимой и достаточной мере отстаивают права детей в государстве. Зал сначала осторожно, затем все сильнее и сильнее стал освистывать «взрослого дядю». Инспектор ретировался, а на его место забралась девушка Хлыста, которая в отряде отвечала за взаимодействие с ювенальной системой.
– Вот тут нам рассказывали, как хорошо защищают наши права. А статистика нам говорит о другом! – запальчиво возразила Катерина Смирнова, чем вызвала бурю поддержки зала. – Из ста случаев насилия над детьми только десять доводят до суда и уголовного наказания родителей. Каждый третий случай заканчивается повторным избиением подростка. Это родительская месть за то, что их ребенок осмелился пожаловаться ювенальным инспекторам на побои родителей. Настала пора менять законы! Надо реформировать ювенальное правосудие!
– Реформу! – стал скандировать зал.
– Это моя телка, – толкал локтями в бок Хлыст, поддерживая свою девушку громче всех в зале. – Давай, Катюха, мочи!
Николай встал со своего места и попросил тишины в зале, желая подвести итог выступлению Смирновой.
– Судить родителей, которые нарушили права ребенка, должны не взрослые дяди, которые из чувства солидарности проявляют мягкость к преступникам. Судить родителей должны их дети! Государство должно предоставить нам это право, в противном же случае мы им воспользуемся сами.
– Молодежные суды вместо ювенальных! – послышались реплики из зала. – Мы сами будем судить взрослых. Айда записываться в отряды самообороны!
– А в этот большой ящик, – Николай Малахитов показал на внесенный деревянный ящик для голосования, – вы опускайте жалобы на своих родителей, и омсовцы избавят вас от произвола взрослых без тех проволочек, которые допускает ювенальное правосудие.
Опьяненная от наркотиков, алкоголя и лозунгов молодежь стала толкаться в очереди к ящику. На сцену вместо президиума снова зашла рок-группа с песней, призывающей к насилию над старыми взглядами. Георгию было не по себе от всего происходящего, но он старался не терять из вида Анжелу. Когда они с Малахитовым спустились со сцены и пошли в фойе, он последовал за ними.
– Надо отметить удачно прошедший съезд, – долетели до Георгия слова Николая.
Малахитов повел Анжелу к выходу из Дома культуры. Георгий поспешил следом, но его оттерла толпа и увлекла за собой к ящику с доносами на родителей. Парень попытался вырваться из толпы, но его сжимало, как в переполненном транспорте в час пик, и понесло в обратную от Анжелы сторону.
Анжела находилась под влиянием произошедшего события. Съезд, и особенно Николай, произвели на нее сильное впечатление. Бунтарский дух молодежи, словно джинн, выпущенный из бутылки, витал по всему городу, провоцируя на разные глупости. Свобода опьяняла и, словно хмель, ударяла в голову. Поэтому девушка согласилась отпраздновать прошедшее событие в ночном клубе Николая, попросив только заехать к ней домой, чтобы переодеться. Однако, когда они подъехали к дому, оказалось, что у нее в квартире горит свет. Анжела почувствовала, что ее мятежность и бунтарность испарились. Понимая, что мать вернулась с дежурства и никуда ее на ночь не отпустит, девушка извинилась перед Николаем и, попрощавшись, пошла домой.
– Что, едем? – спросил у Малахитова водитель.
– Нет, она сейчас вернется, – улыбался совершено уверенный в сказанном Ник.
Зайдя в квартиру, Анжела сразу почувствовала, что здесь что-то произошло. Мать обнаружилась на кухне – она собирала какую-то снедь. Тут же на столе лежала пижама отчима и его нижнее белье. При виде дочери женщина кинула на нее испепеляющий взгляд.
– Что случилось? – тревожно поинтересовалась девушка.
– У тебя еще хватает наглости спрашивать? – оторопела женщина. – Изуродовала мужчину – и явилась, словно и ни при чем…
– Я тебя не понимаю, – откровенно недоумевала Анжела, – кого я изуродовала?
– Нажаловалась Малахитову на отчима своего, – укоризненно качала головой мать, – а ублюдки из ОМС Александра в реанимацию отправили… Все мужское достоинство ему отбили. Инвалидом человека сделали.
– Я об этом не знала, – спокойно отреагировала девушка, догадавшись, что произошло.
Спокойствие и невольное удовлетворение, которое послышалось в голосе дочери, только прибавило уверенности ее матери, что это ее рук дело.
– Ненавижу, – процедила женщина сквозь плотно сжатые зубы.
Ее руки стали ощупывать предметы вокруг себя, перебирая разбросанные на столе нож, батон хлеба, кружку, полотенце. На полотенце метание прекратилось, и женщина стала скручивать ткань, пытаясь придать полотенцу ударные свойства.
– Мама, ты чего?! – попятилась Анжела, догадавшись о ее намерениях.
Не дожидаясь лупцевания, девушка выскочила из квартиры и побежала на выход из дома. Во дворе она увидела Николая, который предусмотрительно открыл ей дверцу машины. Девушка, не останавливаясь, впорхнула в автомобиль, словно мать гналась за ней по пятам. И только внутри машины она дала волю слезам, обильно орошая ими грудь своего парня.
– Вот и твоя мама сделала выбор не в твою пользу, – констатировал Николай, гладя ее по волосам, – мужчина ей оказался дороже собственной дочери.
– Она просто сумасшедшая! – сквозь слезы прорыдала Анжела.
– Значит, ее место в спецучреждении, – по– своему отреагировал Малахитов, принимая ее слова как руководство к своим дальнейшим действиям.
– Она меня предала, меня, свою дочь, а я ведь так ее люблю! Она единственный родной мне человек! – прорвало Анжелу.
– Я же тебе говорил, они всегда предают своих детей из-за собственных интересов. Рано или поздно это все равно происходит, – спокойно и уверенно произнес Малахитов.