Волчата
Шрифт:
– Дурак!
– снова окрысился Глеб.
– Все знают, что вы одна кодла, сразу повяжут.
Действительно, парни в этой комнате, кроме Баллона и Глеба, последние два года были неразлучны. Все семеро учились в школе-интернате на самой окраине города. И этим летом, после завершения учебы, были выпущены, вернее, выброшены в большую жизнь. У всех у них где-то были родители или другие родственники, но так случилось, что вскоре судьба снова свела их вместе, словно помогая облегчить участь бродяжек.
Летяга и Зубатик даже не стали искать своих родителей. Ни тот ни другой не видели их два года, не знали, где они живут и живы ли. Зато они знали, что совсем не нужны этим спившимся людям, непонятно зачем произведшим их на свет Божий.
Маркел
Суслик, сивый парнишка, с повадками и ростом двенадцатилетнего пацана, только навестил свою многочисленную семью. Убедившись, что ему в родной деревне уготована роль вечной няньки и кормилицы восьмерых братьев и сестер, он на второй же день сбежал от этого выводка вечно голодной нищеты.
Два брата, провернувшие дело с автоматом, - Чира и Понька попытались найти отца, жившего в областном центре. Но по адресу, указанному в последнем письме, оказались совсем другие люди, даже не слыхавшие про Василия Мельникова. С неделю ребята болтались по городу в тщетных поисках отца, не зная, что он давно уже мертв. Его квартира приглянулась местным бандитам, и они устроили аферу якобы с переездом на другое место, а на самом деле в никуда.
Трагичней всего складывалась судьба у Мони, невысокого черноглазого еврейчика. Его родители два года назад переезжали из Узбекистана в Россию. Неподалеку от Волжска "бригада" рэкетиров Кулика остановила "волгу" Михаила Рубина. Поняв по набитому салону и прицепу, что люди едут в Россию насовсем, а значит, могут везти большие деньги, Кулик не ограничился обычной данью, собираемой с таких вот беззащитных путников, а убил и отца, и мать. Стрелял и в Моню, но тот каким-то чудом выжил. Его хотели отдать в детдом, но в Волжске, по счастью, жил дед, старый, но еще крепкий ветеран, прошедший войну сапером. Единственный из всех своих друзей, Моня хорошо учился и после окончания интерната поселился у деда, готовился поступать в институт. Но через две недели сосед по бараку, где они жили, уснул в подпитии с непотушенной сигаретой. Дом сгорел дотла, так что вернувшийся с речки Моня застал только пепелище. Деда его нашли метрах в двух от выхода, опознали по орденам на груди. Старый сапер чуть-чуть не добрался до двери, задохнулся в дыму. Похоронив деда, Моня остался совсем один, без крыши над головой, без документов и невольно присоединился к остальным, уже познавшим горький вкус бродяжничества.
День парни проводили на рынке, подрабатывая на разгрузке машин (не упуская при этом возможности стащить что-либо), но чаще просто сидя в сторонке и наблюдая за этим человеческим столпотворением над морем шмоток и жратвы.
Рынок Волжска не походил на обычные городские базары. Город лежал на пересечении железных дорог, был крупной узловой станцией. Усилиями господина мэра два недостроенных цеха бетонного завода по другую сторону железнодорожного вокзала превратили в вещевой рынок. Первыми его возможности оценили челноки, доставлявшие свой товар с юга и запада в столицу. Теперь их в Волжске ждали перекупщики с Урала и Сибири. И те и другие выигрывали больше суток во времени и соответственно в деньгах. Чуть позже челноков изрядно потеснили солидные оптовые фирмы. Один из цехов совсем отошел в их владения. Товарно-продуктовое изобилие так и выплескивалось наружу - вот и гудел рынок Волжска звонкими голосами, зазывал гомоном толпы, пестрым разнообразием шмоток, манил аппетитностью и многообразием жратвы и выпивки.
Именно там, на рынке, пацанов и приметил Глеб Москвин. Он был гораздо старше этих парней, уже отслужил в армии. Отец его работал небольшим начальником в газовом хозяйстве города, мать трудилась на заводе технологом. Жили всегда неплохо. До армии Глеб рос как все, учился средне, увлекался рок-музыкой, рисовал в собственном подъезде на стенах "Виктор Цой жив", даже стучал в школьном ансамбле на барабане. Еще он мечтал о собственной машине, не упускал случая, чтобы прокатиться на папиных "жигулях". К его приходу из армии отец, поднатужившись, купил красную "восьмерку". И мать, и отец ожидали от сына бури восторгов, но он воспринял подарок как должное. Слава Богу, что они не заметили, что он как-то даже поморщился, хотя поблагодарил отца и мать очень искренно, больше того, поцеловал свою прародительницу, первый раз в жизни. Его досада относилась как раз не к предкам. Просто Глеб служил в Москве, и столица с ее яркой и помпезной жизнью словно отравила провинциального парня. После сверкающих "ауди" и "линкольнов" "восьмерка" казалась довольно убогой.
Москва манила Глеба к себе, но он понимал, что без денег он никто. А еще ведь были и другие города: Нью-Йорк, Лос-Анжелес, Сан-Франциско... И он начал искать способ заработать. Перебрав сотни вариантов, решил заниматься самым надежным бизнесом - покупкой и продажей, тем, что раньше называли спекуляцией, а теперь - коммерцией. Дело пошло неплохо. Еще тряхнув кошелек отца, Глеб купил прицеп и стал мотаться в соседнюю область, закупая там дешевые конфеты и другие продукты и продавая их в Волжске оптом, не связываясь с торговлей в розницу. Плохо было только то, что состояние его росло не так быстро, как ему хотелось. А со временем возникли новые трудности.
Через пару месяцев после начала бизнеса к нему подошли трое парней и с усмешкой заявили, что давно наблюдают за его деятельностью и вполне ее одобряют. Отпираться было бесполезно, они "зацепили" его как раз в тот момент, когда он таскал коробки из машины на квартиру одной из продавщиц.
– Хваткий ты парень, шустро крутишься, - продолжал расхваливать его один из трех "быков".
– Мы тебе дали развернуться, ну теперь, брат, делись. Сам бог велел.
– Сколько?
– спросил Глеб онемевшими губами. Сумма, названная качками, не была очень уж большой, но сама мысль о том, что придется с кем-то делиться своими кровными, приводила Москвина в бешенство. Заплатить ему все же пришлось и тогда, и в последующие месяцы. За спиной этих парней стояла слишком большая сила, подмявшая под себя весь город, - организация Нечая.
А еще через полгода его машину на трассе тормознула "бригада" того самого Кулика. Глеб сразу захорохорился, и его для острастки здорово избили, а в наказание сожгли прицеп с конфетами.
И вот тогда Москвин понял, что большие деньги он сможет заработать только криминальным путем.
4.
Баллон обернулся быстро, Глеб только-только закончил перевязку.
– Ну, что дали?
– спросил Москвин, увидев в руках друга две ампулы.
– Онопонт, - ответил тот, отдавая наркотик.
Глеб поднял брови, присвистнул, что-то соображая.
– Что, не то?
– спросил Маркел.
– Да нет, пойдет, - Глеб взглянул на искаженное мукой лицо Поньки. Чира по-прежнему не отходил от брата, вытирая пот с его лба и поминутно спрашивая, как тот себя чувствует.
Прикинув на глаз, Глеб вколол раненому пол-ампулы, и тот сразу успокоился и затих. Наркотик был самым сильным из серии обезболивающих средств, но выбирать не приходилось.
– Придется его долго колоть, очень болезненная рана, - вздохнул Глеб.
– Да ты что, - возмутился Баллон.
– Ленка и так еле выпросила у дежурной медсестры. Знаешь, сколько я отвалил за эти две ампулы?
Цифра, названная им, была столь солидной, что Москвин обескураженно крутанул головой, но потом махнул рукой:
– Ладно, что-нибудь придумаем.
Отойдя от постели больного, он склонился над сумкой, привезенной Чирой, и, расстегнув молнию, вытащил оттуда автомат. Все тут же сгрудились вокруг, норовя потрогать оружие. Военное дело в школах давно отменили, и никто из интернатовцев даже близко не видел самый обычный "калашников".