Волчье логово
Шрифт:
Мы повернулись и бросились прочь из улицы, инстинктивно пригнув головы и поглядывая наверх.
— Что, что это? — в ужасе повторял я. Гул набата оглушал меня.
— Это колокол Сент-Жермен л'Оксерруа, — крикнул он в ответ. — Церковь Лувра. Все вышло как я говорил. Мы погибли!
— Погибли? Нет! — ответил я с яростью, и под влиянием раздававшегося звона мужество проснулось во мне. — Этого не будет! На нас чертовы знаки, и они будут оберегать своих. Обнажайте шпагу, и горе тому, кто нас остановит! Вы знаете дорогу, так ведите меня! — закричал я в исступлении.
Зараженный моей отвагой, он обнажил шпагу, и мы смело двинулись вперед. Мои предположения оправдались: без сомнения, мы походили на других
Я видел испуганные бледные лица в окнах домов, полуодетые фигуры у дверей; я припоминаю большие удивленные глаза ребенка, которого держали у окна, чтобы показать нас; изображение Христа на углу какой-то улицы, освещенное красным пламенем дымящего факела; я помню женщину с оружием в руках, одетую в мужское платье, которая шла рядом с нами, распевая площадную песню. Я вспоминаю все это, и глухой шум людской толпы, освещаемой краткими вспышками света, до сих пор звучит в моих ушах…
Наконец мы должны были остановиться на углу другой улицы, пересекавшей ту, по которой мы шли. Толпа было устремилась туда, но вынуждена была остановиться в начале улицы, уже переполненной народом. При этом началась свалка из-за мест, с которых был лучше виден театр действий в глубине улицы. Мы с Паваном попробовали было пробраться через толпу, чтобы продолжить дорогу, но, подталкиваемые сзади другими, напиравшими на нас, мы сами невольно попали в такое место, откуда было видно все происходящее.
Вся улица была ярко освещена. Из конца в конец ее, во всех окнах домов с высокими крышами отражался свет бесчисленных факелов. Вместо мостовой была видна сплошная масса человеческих лиц, — хотя в выражении их было мало человеческого, — и все они были обращены в одну сторону. По временам из этой массы поднимался шум и рев, напоминавший рев диких зверей, беснующихся в своей клетке, что повергало меня в такой ужас, что я, совершенно вне себя, то и дело хватался за рукав Павана. Неудивительно, что эти звуки производили такое впечатление (мне приходилось слышать подобные и впоследствии), потому что нет ничего на свете ужаснее человеческой толпы, обезумевшей от ярости.
Ближе к нашему концу улицы, около ворот одного из домов, точно остров среди волнующегося моря голов, стояла неподвижная группа всадников. Они стояли в молчании, по-видимому не обращая никакого внимания на беснующихся демонов, толпившихся около их стремян, и следили с суровым, сосредоточенным вниманием за тем, что происходило по ту сторону ворот. Все они были богато одеты, но у некоторых поверх дорогих шелковых костюмов, убранных кружевами, были видны кирасы. Я даже разглядел драгоценные камни, сверкавшие на берете одного из них, казавшегося их предводителем. Это был очень молодой человек, лет двадцати на вид, находившийся в центре группы, — замечательно красивой наружности, гордо сидевший на своем коне. На нем был серый колет, и он на голову был выше своих товарищей. Казалось, сама лошадь с гордостью носила своего всадника.
Не было надобности спрашивать о нем Павана: я сам догадался, что это был герцог Гиз, и что дом, перед которым стояли всадники, принадлежал Колиньи. Что происходило
Очутившись, наконец, в каком-то узком переулке, который, по словам моего товарища, должен был привести нас к его дому, мы замедлили шаги, чтобы перевести дух, и невольно оглянулись назад. Небо за нами казалось багровым, воздух был наполнен звуками набата, которые неслись с каждой колокольни, с каждой башни. С востока до нас доносился сухой треск барабанов, отдельные выстрелы и крики «Долой Колиньи!» и «Долой гугенотов!»…
Испуганный город поднимался, как один человек, внезапно разбуженный чем-то ужасным. Из каждого окна выглядывали тревожные лица мужчин и женщин, слышались вопросы, зажигались свечи. Но большинство населения еще не принимало участия в волнении.
Паван на минуту снял шляпу, пока мы стояли в тени одного из домов.
— Не стало благороднейшего человека во Франции, — произнес он тихо и торжественно. — Упокой Господь его душу! Они добились своего и зарезали его, как собаку. Он был стар, но они не пощадили его; он был дворянин, но они призвали городское отребье для совершения убийства… Но будь уверен, мой друг, — при этом голос его изменился, в нем послышались ноты гордости и он выпрямился во весь рост. — Будь уверен, что дни его убийц сочтены! Да! Обнаживший нож от ножа и погибнет. Я не увижу этого, но ты увидишь!
Слова эти не произвели тогда на меня сильного впечатления. Мужество само возвратилось ко мне, я весь трепетал под влиянием охватившего меня воинственного пыла. Но годы спустя, когда главные два человека из группы собравшихся у порога дома Колиньи умерли, когда Генрих де Гиз и Генрих де Валуа погибли под ножом убийц, через шесть месяцев один после другого, — тогда я вспомнил предсказание Павана. И когда вспомнил, для меня стали ясны пути Провидения; и я увидел, что та самая необузданная смелость, которая подвигла Гиза погубить Колиньи, завела его, с коробкою конфет в руке и неостывшими поцелуями любовницы на щеках, в кабинет короля — известный кабинет в Блуа. Она также подтолкнула его приподнять занавес, — и кто из французов не знает этой истории? — приподнять занавес, за которым стоял адмирал…
Но возвратимся к нашим приключениям. Бросив мимолетный взгляд на город, мы пустились далее, обсуждая дорогой, что нам предпринять. Первым движением Павана было искать убежища в его доме, но вскоре он стал колебаться, предвидя опасность для своей жены при его возвращении. Он думал, что одну ее толпа вероятно бы пощадила, так как смерть ее принесла бы мало выгоды его личным врагам, если б сам он спасся. Поэтому он настаивал на том, чтобы мы избегали его дома, но я не согласился с этим. Шайка убийц под предводительством монаха (допуская справедливость подозрений Павана), без сомнения, дожидалась некоторое время его возвращения, но затем, все равно, последует нападение на дом, хотя бы из-за одного грабежа, и неизвестно еще, какая судьба постигнет его жену тогда. Я также стремился во что бы то ни стало воссоединиться с моими братьями и с ними вместе постараться спасти нашего Луи, или, в крайнем случае, сообща скрыться из города. Четверо вооруженных людей смогли бы защитить мадам де Паван и увести ее в какое-нибудь безопасное место, коли уж не представилось случая оказать помощь Луи сразу. Помимо всего, у нас оставалось кольцо герцога, которое могло пригодиться.