Волчье море
Шрифт:
Мы разожгли костры, и неслышно ступавшие траллы принесли миски с едой — и какой едой! Баранина, ягнятина, мясо молодых голубей, приготовленные с шафраном, лимоном и кориандром, с розовой водой и мурри наки.Мы ели пальцами, спеша набить брюхо впрок, и рыгали в масленые от жира бороды.
Два дня мы провели вот так, чиня снаряжение и востря клинки, приходя в себя после всех испытаний.
Мы плавали в чаше под водопадом, а закутанные в черное женщины с кувшинами для воды визжали от нашей наготы и бежали прочь, закрывая лица руками — и хихикая сквозь пальцы. Были даже женщины,
В ночь накануне выступления к Масаде, покуда мухи и жуки с гудением носились возле костра, я сидел и слушал разговоры побратимов, наполовину не тут, но — Эйнар мог бы гордиться мною — все же внемлющий настроениям Братства.
Кто-то играл на дудке, скорее перебирал напевы. Финн пытался сделать скрипилиту из местной лепешки и спорил с Ботольвом насчет того, когда получит оставшийся выигрыш за свою правоту по поводу Ингера. Квасир и Хленни, которого прозвали Бримили — Тюлень, потому что он зачесывал назад волосы и мазал их пахучим маслом, — кидали тавлеи и ссорились: было уже слишком темно, чтобы видеть, как падают кости.
Клегги сидел заодно с Козленком возле Коротышки Элдгрима, одного из шести наших раненых, получившего рукоятью меча по виску; признаться, он был в наихудшем состоянии.
Поначалу казалось, что это просто удар по голове, и он встал, шатаясь и вытирая кровь, и даже усмехнулся. Однако час спустя схватился за живот и упал, свернувшись калачиком, и с тех пор так и лежал, дыша громко и натужно.
Я хотел оставить его здесь, вместе с Рыжим Ньялем и Торстейном Обжорой, — один ранен в ляжку, другой лишился двух пальцев на левой ноге. Надеюсь, за Коротышкой приглядят, и мы заберем его на обратном пути. Если вернемся, конечно. Козленок поднялся и пересел ко мне, весь в жире и по-прежнему жующий, — достойный наследник Финна. Побратимы сошлись на том, что прозвище подходит мальчишке как нельзя лучше — он постоянно что-нибудь грыз.
— Как ты? — спросил я. Он кивнул, судорожно проглатывая кусок во рту, чтобы ответить.
— Хорошо. Почти так же хорошо, как в Ларнаке.
— Погоди, вот попробуешь в Миклагарде, — сказал я, и он усмехнулся. А потом спросил:
— Коротышка умрет?
Я пожал плечами.
— Это ведомо Одину. Судя по храпу, он просто спит. Очухается к нашему возвращению.
Мальчик пожевал, потом сказал:
— Если он умрет, мы сами его вымоем. Без женщин?
Я моргнул, но признал, что так можно. Он счастливо улыбнулся.
— А в чем дело? — справился я. — По мне, Элдгрим даже после смерти будет падок до юбок.
Козленок наморщил нос. Он знал, о чем я говорю, но девочки были для него помехой, а женщины — еще хуже и всегда хотели его причесать.
— Они смеются, — сказал он. — Я слышал, как они мыли рыжего.
— Ну, — отозвался я, слушая вполуха, — он был врагом. — Быть может, подумалось мне, он гонял их по всей деревне и наверняка хотя бы одну завалил на спину.
Козленок понял, что я имею в виду, он теперь хорошо знал наши повадки. Но мальчик покачал головой, проглотил последний кусок scripilita и посмотрел на меня своими темными, как у кошки, глазами.
— Они смеялись, потому что
Ночной воздух внезапно остыл, по спине поползли мурашки.
— Что? — Мальчик услышал, как изменился мой голос, поэтому насторожился. — Что там насчет Ингера? — Я не хотел его пугать, но Козленок насупился. Я перевел дыхание и улыбнулся. И повторил вопрос, уже мягче.
— Когда с него сняли одежду, члена под ней не было. Женщины смеялись и говорили, что он не мужчина. Ни ятр, ни члена.
Я молчал, облизывая пересохшие губы, а мысли скакали в голове, обгоняя одна другую. Нет ятр. Нет члена. Отрезаны.
А потом другая мысль, что грызла меня, прокралась вперед и оскалилась по-волчьи, словно в насмешку над остальными, оставив меня ошеломленным и растерянным.
Я все еще чувствовал растерянность, когда мы оказались перед рассветом у подножия утеса, куда вывела Змеиная тропа; вокруг пояса веревка, все побратимы смотрят мрачно, бледные и притихшие в синих сумерках.
— Считай, что на мачту лезешь, — проворчал Финн, приняв мое молчание за страх перед подъемом. Он забеспокоился еще сильнее, когда я не послал его трахаться с козами или что-нибудь в этом духе, но хлопнул меня по плечу, и мы оба осмотрели скалистую стену, различимую в первых проблесках зари.
Меня пугал не сам подъем, а то, с чем я могу столкнуться наверху. То, о чем я не сказал — не смел сказать другим; впрочем, они сами догадаются очень скоро.
Первые четыре локтя я преодолел легко, утренний ветерок выдувал пыль из-под моих пальцев, — хороший признак, похоже, никто давненько не лез этим путем. Это не скала над черным морем, скользкая от брызг и чаячьего помета, с буйными крачками и тупиками, что высовываются из своих тайных нор и так и норовят ткнуть клювом в лицо; к таким-то я привык. Нет, эта скала была сухой и осыпалась под пальцами.
Я лез дальше, нащупывая углубления и трещины, совсем крохотные ямки, ощущая, как тяжесть веревки тянет меня вниз, чувствуя укусы ветра, но все равно обливаясь потом.
На полпути, отдыхая, я посмотрел вниз и различил только скопище теней. Над окоемом мало-помалу разгоралась заря. Надо спешить, времени все меньше.
Двумя локтями выше моя нога соскользнула, и левая рука сорвалась — на ней не хватило пальцев. Меня развернуло, я держался одной правой, болтался, словно висельник, бешено молотил ногами. Я бы закричал, если бы не прокусил губы до крови; сухожилия в правой руке вопили оглушительно — пусть для меня одного.
Хрип громом отдавался в ушах. Из-под ног вниз летели камешки, от подножия донесся тихий шорох — то ли проклятие, то ли вопрос.
Задыхаясь, я изогнулся всем телом, насколько позволяла веревка, изловчился, поставил ногу на опору, сорвался, нащупал снова. Качнулся, вонзил в трещину пальцы увечной руки и вцепился изо всех сил.
Потом слегка расслабился и почувствовал, что пот заливает глаза, во рту солоно. Мои руки и лодыжки словно разрывались от боли.
Я вытянул руку, дрожащую, как крылья мотыля, нашел новую опору, ухватился пальцами и перенес ногу выше. Сапоги отчаянно заскрипели, как бы возражая против своей окончательной гибели на этой скале. Забавно, какие мысли посещают человека в этакие мгновения.