Волчье время. Продолжение
Шрифт:
– Плохо стреляете. Тут у нас есть живые гвинны. Чья это стрела?..
От интонации, с которой рыжеволосый произнес "живые гвинны" даже самому отважному на свете человеку - будь он гвинном - сделалось бы дурно.
– Моя, Атрейн, - виновато отозвался один из стрелков, входя во двор.
– Вертлявый оказался, гад.
– Добить, - коротко приказал Атрейн.
– Сейчас, - с готовностью кивнул стрелок.
– Не надо!
– выкрикнула девушка, приподнимаясь настолько, насколько ей позволила веревка.
– Он же ранен. Он вам уже ничего не сделает.
Атрейн обернулся к ней и смерил ее долгим взглядом.
– Если не ошибаюсь, эти гвинны
– Я думала, что люди Истинного короля не добивают раненых!
Стрелок, успевший подойти к Атрейну и достать из ножен меч, замешкался и вопросительно взглянул на командира.
– Дан-Энриксу бы это не понравилось, - пробормотал он как бы про себя. Глаза Атрейна сумрачно сверкнули.
– Дан-Энрикса здесь нет. Если ты вдруг забыл.
Стрелок поспешно опустил глаза.
– Да я что? Я ничего... Как скажешь, командир.
Атрейн еще мгновение смотрел на раненого сверху вниз. Гвинн все еще был жив - он изредка моргал, облизывал бескровные, сухие губы, но молчал. То ли был слишком горд, чтобы просить пощады, то ли слишком ослабел от раны то ли просто не надеялся на то, что айзелвит подарит ему жизнь.
В конце концов Атрейн брезгливо покривился.
– К черту эту падаль.
Стрелок удивленно перевел дыхание. На его месте Меченый бы удивился так же сильно. Те, кто знал Атрейна, не могли припомнить случая, чтобы он оставил кому-нибудь из гвиннов жизнь. Те случаи, когда он делал это по приказу Истинного короля или по настоянию самого Крикса, в счет не шли.
Атрейн задумчиво переводил взгляд с Ингритт на Олриса - а потом обратно.
– Уж не за вами ли, - произнес он, немного помолчав, - охотились те гвиннские разъезды, которые встретились нам утром?
О судьбе этих разъездов он упоминать не стал.
– Думаю, что да. Мы с Олрисом пытались убежать из Марахэна по реке... но нас поймали, а потом мы оказались здесь, - ответила на это девушка.
Атрейн недобро усмехнулся.
– Гвинны, видимо, совсем рехнулись. Столько суматохи, чтобы изловить двоих детей... если, конечно, вы не врете.
– Нэйд хотел взять Ингритт в жены!
– встрял в беседу спутник Ингритт, неуклюже поднимаясь на ноги.
– У-гу, - невнятно промычал Атрейн, задумчиво глядя на девушку.
– И куда вы думали сбежать? Я полагаю, в Руденбрук?
Пленники коротко переглянулись - и ожесточенно закивали головами. Жест выглядел настолько похожим, что более легкомысленный человек на месте Атрейна не сумел бы удержаться от улыбки. Но рыжеволосый айзелвит только прищурил темные глаза.
– Ну что ж, считайте, что вам повезло... В седле удержитесь? Хотя это неважно. Все равно другого выхода у вас не будет. Тьяви! Развяжи их.
Крикс зашевелился в кресле, постепенно приходя в себя. В самое первое мгновение он удивился, почему вокруг внезапно стало так темно, но потом понял, что все свечи уже догорели, и малиновые угли в догорающей жаровне были единственным источником света в комнате.
Алвинн. Лейда. Олрис. Тайная магия поочередно показала ему всех, о ком он беспокоился. Показала совершенно беспощадно, не интересуясь тем, каких подробностей дан-Энрикс предпочел бы никогда не видеть.
Спина и плечи у дан-Энрикса болели. Отодвинув кресло, энониец перебрался на постель и несколько минут лежал, бездумно глядя в потолок.
"После такого не уснешь" - подумал он, прикрыв глаза.
Открыв их снова, он увидел брызжущее через ставни солнце.
* * *
Обычно по утрам сэр Ирем пребывал в хорошем настроении, но в этот раз он чувствовал странное раздражение и дольше обыкновенного стоял над умывальником, плеская в лицо холодной водой, а потом растирая его жестким полотенцем. Вчерашний вечер в "Черном дрозде" не прошел для каларийца даром. В горле пересохло, а мысли казались мутными, как вода в обмелевшей и заросшей тиной речке. Выпив всю воду, какая нашлась в кувшине на столе, и неопределенно отмахнувшись, когда Лар спросил, желает ли он завтракать, рыцарь спустился вниз.
Меланхолично наблюдая за утренним построением, лорд Ирем размышлял о том, что о попойках со своими офицерами пора забыть. Нравится ему это или нет, но молодость уже закончилась. Он привык думать, что способен перепить за обеденным столом любого собутыльника, а утром встать с кристально ясной головой, но эти времена явно остались в прошлом.
Ирем так погрузился в эти невеселые размышления, что не заметил, как к нему подошел Юлиан Лэр.
– Доброе утро, монсеньор, - вежливо сказал он. В руках у Юлиана были два затупленных меча. Ирем сморгнул от неожиданности, хотя удивляться, по большому счету, было нечему - в последние два года Ирем часто фехтовал с Лэром по утрам. Юлиан был интересным, достаточно непредсказуемым противником и вместе с тем старательным учеником - два качества, которые довольно редко сочетаются в одном человеке. А главное, Лэр был неглуп и обладал врожденным тактом. Хотя все остальные, наблюдая за их утренними поединками, называли Юлиана любимчиком коадъютора, сам Лэр никогда не попытался обратиться к главе Ордена в более фамильярном тоне, чем обычно. Ирем это ценил.
Сейчас он машинально взял из рук противника затупленный турнирный меч, и лишь потом почувствовал, что на сей раз ему совсем не хочется сражаться. Поначалу он подумал, что все дело в его состоянии, из-за которого сама мысль о фехтовании - и вообще каких-либо физических усилиях - казалась отвратительной. Но уже в следующий момент, глядя на то, как Лэр легкой, пружинистой походкой идет к центру площадки, огороженной для поединков, Ирем понял, что дело не только в его плохом самочувствии. Просто он впервые за много лет почувствовал, что может проиграть.
Это открытие произвело на коадъютора такое же действие, как если бы ему на голову внезапно опрокинули ушат воды. Сознание того, что он может бояться поражения, казалась нестерпимо оскорбительным. Примерно к девятнадцати годам сэр Ирем заслужил славу первого меча Империи, и с тех пор все - не исключая его самого - воспринимали его первенство как что-то само собой разумеющееся.
Конечно, кое-что менялось. Когда тебе за сорок, состязаться в быстроте и ловкости с двадцатилетними становится не так-то просто. Коадъютор начал замечать, что его силы постепенно убывают, но решил, что он сможет компенсировать это техникой и опытом. А также дисциплиной. Он, который раньше считал ежедневные тренировки уделом бесталанных фехтовальщиков, теперь по два, а то и по три часа в день не выпускал из рук меча. А ведь вдобавок нужно было вникать в дела Ордена, не упуская даже мелочей, и появляться при дворе, где ему приходилось играть роль блестящего и остроумного придворного. А еще следовало, наконец, иметь успех у дам... Ирем не спрашивал себя, стоит ли поддержание собственной репутации таких усилий. Ответ был очевиден. Коадъютор любил свою жизнь такой, как есть, и совершенно не желал, чтобы она менялась.