Волчьи песни
Шрифт:
За последний год он немало сделал для этого. Выучился бизнесу за счет «Завтра» в ведущих рекламных школах. Прошел стажировку в известном во всем мире рекламном агентстве «Карат». Договорился с ведущими менеджерами по сбору рекламы, что они уйдут из агентства группы «Завтра» вместе с ним и уведут клиентуру. Украл базу данных.
Кажется, все предусмотрел. Не учел только одного. Того, что его непосредственный начальник, которого он считает простаком и растяпой, давным-давно просчитал планы Козявкина. И подготовил сильный ход.
В один прекрасный день Дубравин запрещает всем отделам агентства размещать рекламу и самостоятельно
И афера Козявкина не удается. Но на то он и жлоб, чтобы не успокаиваться. И Козявкин начинает интригу против самого и Галины Шушункиной. Потому что это ее Дубравин поставил на новый отдел, который как кость в горле не дал ему развернуться.
Интрига начинается с попытки столкнуть лбами бывшего и нынешнего генеральных директоров.
Саша нашептывает Чулёву о том, что Дубравин дает некоторым крупным рекламодателям необоснованные скидки. И намекает, что делает он это «не за так». Петя засылает к Дубравину «казачка» под видом важного клиента. Но Дубравин не клюет.
Тогда Саша Козявкин решает зайти с другой стороны.
Весь офис, конечно, знает, что Шушункина попала на «рыбное место» с подачи шефа. Поэтому удар решено нанести по ней.
В один прекрасный день из отделов Козявкина, а затем и от него самого начинают поступать служебные записки о том, что служба размещения работает плохо.
Дубравин вызывает Шушункину к себе. И смотрит на нее другими глазами. Глазами начальника. Что же он видит? На службе девочка-одуванчик превратилась в строгую, деловую офисную даму. Особенно разительно меняющуюся в те дни, когда она одета в брючный костюм. Ее тонкая, девичья фигурка обрела определенные жесткие контуры. Она сильно изменилась и внутренне. Из плавной, неспешной провинциальной девушки стала этакой московской «щучкой». Торопливой, быстрой и, можно даже сказать, несколько суетливой. Видимо, состояние постоянного стресса, страх не успеть что-то сделать или сделать не так выработали в ней эту особенную нервность, которой страдают все, впервые попавшие в беличье колесо деловой жизни.
Сейчас Дубравин внимательно разглядывает дело рук своих. И даже слегка сожалеет о том, что перетащил ее сюда. На эту несахарную должность.
– Ну что, Галь, как у тебя дела в отделе?
Она отвечает оправдывающимся и одновременно возмущенным тоном:
– Да тот макет они сами сняли! Переделывали его целую неделю. А теперь пишут на моих девчонок докладную. Что мы его не там и не так разместили!
Дубравин прекрасно знает, что в ее отделе подобрались самые толковые, самые ответственные сотрудники. И стараются они на совесть. Но, как начальнику, ему надо реагировать на пачку докладных. Иначе Чулёв с подачи Козявкина уцепится за возможность насолить ему. Он и так постоянно бегает к Протасову, утверждает, что Дубравин управляет группой «Завтра» по-варварски.
Александр вздыхает. Берет со стола пачку докладных. Отдает:
– Галь! Держи их. Придется нам с тобою разобраться в каждом конкретном случае. И дать людям Козявкина отлуп. Иначе он не успокоится… Делай объяснительную.
Через
Дубравин внимательно посмотрел на эти исписанные нервным, быстрым, «медицинским» слогом листы. Прочитал их. И решил позвать Козявкина, чтобы, как говорится, обозначить разбор полетов.
Через час «живоглот» является. Это небольшой юркий человек, очень смуглый, с живыми черными глазами и подвижным лицом, на котором давно застыло выражение непризнанного гения и недооцененного начальством крупного специалиста. Дубравин знает, что Саша Козявкин считает себя выдающимся знатоком рекламного дела. И старательно поддерживает у руководства свое реноме незаменимого. Для этого он постоянно оперирует разными красивыми терминами, как то: медиапланирование, риски, охват аудитории, ребрендинг. На Чулёва, который страстно жаждет «европейства», они производят неизгладимое впечатление.
Дубравин же, погруженный в этот мир, прекрасно знает, что на данном этапе развития рекламного рынка, а также в том состоянии, в котором находится вся медиаотрасль, никакие специалисты и умники не требуются. И в принципе ничего неспособны сделать. Рынок просто растет бешеными темпами сам по себе. И задача каждого рекламщика на данном этапе проста. Сесть возле этого бурлящего потока и успевать вырывать из него объемы и куски. И инструмент для этого есть только один. Не маниловские планы, графики и всякого рода высосанные из пальца рекламные кампании, а тираж, гигантская аудитория и авторитет газет. Такие же, как Козявкин, просто паразитируют на этом, присваивая себе заслуги тех, кто создал и поднял эти газеты.
И еще Дубравин понимает, что в душе Козявкина воплотились и укоренились самые худшие представления о рыночной экономике. Сам Саша, да и его подчиненные каждый чих оценивают в денежном эквиваленте. Жадный и упертый, как все недалекие люди, Козявкин верит только в силу «зеленых», «бабла» и «капусты». Поэтому мысли его вечно заняты расчетами и подсчетами на тему, сколько он заработал и сколько упустил выгоды.
Оттого диалог с Козявкиным у них достаточно своеобразный. Дубравин показывает ему объяснительные Галины Шушункиной, а тот, даже не читая их, принимается, повизгивая от нетерпения, рассказывать Дубравину, что якобы из-за нерасторопности отдела закупок они потеряли громадные деньги:
– Вот на этом региональном заказе, Александр Алексеевич, отдел потерял две тысячи долларов. А если посчитать мои личные потери, то, получается, по процентам я потерял в зарплате семьдесят пять долларов! – и Козявкин торжествующе тычет пальцем в докладную, сфабрикованную им самим.
Дубравин смотрит на Козявкина и думу думает: «Вот так служебные романы сплетаются в тугой узел с офисными интригами. И с этим ничего не поделаешь. Но как же быстро меняются сами люди! Вчера еще этот Саша робко, по-заячьи – лапки кверху, стоял перед начальником цеха у себя на заводе, вымаливая лишнюю тысчонку на зарплату. А сегодня, почувствовав вкус денег, уже готов схватить за глотку каждого, кто не дает ему вырвать свой кусок. Видно, заканчиваются времена, когда все жили некоей иллюзией, романтическими, а может быть, даже утопическими представлениями о рынке, который все сгладит, всех устроит. Ну что ж “жизнь – борьба”, как писал наш бородатый пророк. И если уж с волками жить, то будем и мы по-волчьи выть».