Волчица нежная моя
Шрифт:
Рома напрягся, заметив агрессию в его поведении, чуть приподнял кулаки, крепко их сжав, ногу назад отвел, принимая подобие боевой стойки. Не атлет он по своему телосложению, но сбит плотно и, судя по движениям, о рукопашном бое знал не понаслышке.
Гордеев затормозил, как бык, которому помахали красной тряпкой сбоку, но в сторону сдавать не стал – остановился на расстоянии вытянутой руки.
– Ты кто такой? – зло спросил он.
– А ты кто? – Рома пренебрежительно ухмыльнулся, глядя на него.
Он ждал продолжения
– Что ты здесь делаешь? – наседал Михаил Викторович.
– А ты?
– Я здесь живу!
– А я мимо проезжал… Может, я водички попить остановился? Ты что, воды мне не нальешь?
– А может, Лера тебе налить должна?
– Лера?.. Какая Лера?!
Краем глаза Гордеев увидел жену, она вышла из ворот, встала, смотрит на них встревоженно. Не нравится ей ситуация: не должен был Рома появляться, пока муж не уехал…
– А такая!
Гордеев кивком показал на жену; только тогда, казалось, Раскатов увидел ее.
– А-а, Лера! Привет! – И весело помахал ей рукой.
– Не мог дождаться, пока я уеду? – сквозь зубы процедил Гордеев.
– Да я мимо тут проезжал… – Рома провел пальцем по носу – в раздумье, нужно ли открываться перед ним.
– Кого ты лечишь?
– А если я соскучился по Лере? – все-таки решился он.
– А если я тебя сейчас убью? – взъярился Гордеев.
Он схватил Раскатова за грудки; в пыль под ноги упала сорванная с батника пуговица.
– Ну, ты, в натуре!
Раскатов ударил Гордеева по рукам, но тот еще выше поднял их, заставив противника приподняться на носочках. А руки у Михаила Викторовича сильные, хватка железная, а еще злость бушевала в нем.
– Какого хрена ты сюда приехал?
Раскатов не мог ответить: он хрипел, пытаясь разжать руки. Гордеев с трудом сдерживал ответное давление. Еще чуть-чуть, его руки разойдутся и он откроется, подставит лицо по удар. А Раскатов смотрел на него, как будто хотел ударить головой.
– Я знаю, это ты меня ментам сдал!
– Это не я тебя сдал!
Гордеев разжал руки, но еще нужно было отцепиться от Ромы. Он оттолкнул незваного гостя, отошел на шаг-два, поднял сжатые кулаки к животу, собираясь отразить возможную атаку.
– А кто меня сдал?
– Я откуда знаю, кто тебя сдал? – растерянно заморгал Раскатов.
– А откуда ты знаешь, что меня ментам сдали? – наседал Гордеев.
– Я
– Лера сказала?
– Да нет, не говорила… – Рома скривился, как человек, которому надоело пятиться, отступать, он сам решил атаковать. – А если говорила, то что? Она что, не может поделиться своими проблемами с любимым человеком?
– Кто это любимый человек?
– Я любимый человек! Она меня любит, а не тебя! Всегда меня любила!
– Рома! – призывая к благоразумию, шагов с десяти крикнула Лера.
– А разве нет?.. – Раскатов рванул к ней, в несколько секунд сократил расстояние до одного шага. – Я же знаю, ты меня любишь, а этого только терпишь?
Он взял ее за руку, но Лера вырвалась, шарахнулась от него, налетев на кирпичный заборный столб. Она поморщилась от боли, но Гордеев только усмехнулся. Как можно жалеть женщину, которая предала?
– Ты же меня одного любила! – Раскатов обращался к ней, но смотрел на Гордеева без страха, но с опаской.
Вдруг налетит ястребом, вцепится когтями, вырвет из батника последнюю пуговицу.
– Я же знаю, ты за этого назло мне вышла!
– Вышла! Назло!.. Но я люблю Мишу! – Лера мотнула головой, зажмурив глаза.
Так делают, когда врут через силу, когда ложь протекает через душу, как вода из тканевой сумки.
– А чего ж ты ко мне после свадьбы бегала?
Лера от возмущения хватанула ртом воздух, от волнения у нее свело дыхание, и она не смогла ничего сказать. Только рукой махнула, как будто хотела ударить Раскатова. Вяло махнула, как будто сил совсем не было. Раз махнула, другой, а с третьего раза вдруг взяла и влепила ему пощечину.
– Ну спасибо тебе, родная! – обиженно протянул Рома, приложив пальцы к щеке.
– Пошел к черту! – не своим голосом выпалила Лера. – И никогда… Слышишь, никогда ко мне больше не подходи!
– А мне поговорить надо, – качнул головой Рома.
И схватил вдруг ее за руку, резко потянув на себя, но Гордеев уже приблизился к нему вплотную. Он толкнул охальника плечом и сам вдруг оказался на земле. Заметил, как мелькнуло перед глазами, как в подбородок врезалась боль, звоном растекаясь по ушам, резким запахом ржавчины – по носовым пазухам. Но осознал он факт уже на земле.
Раскатов добивать его не стал. Убаюкивая отбитую руку, он рванул к машине, открыл дверь. Гордеев, шалея от возмущения, поднялся с земли, его шатнуло, но это не помешало ему догнать соперника. Но Рома достал из машины бейсбольную биту, крепко взял ее в две руки, глаза хищно сощурились, с прицелом глядя на него. А голова не шар, и лучше не подставлять ее под проверку на прочность.
– Я не знаю, чем ты шантажируешь Леру, но ты держишь ее на крючке! – едва разжимая зубы, с мерцающим присвистом проговорил он. – Она боится сказать правду! А правда у нас одна – я люблю ее, она любит меня! И поверь, она будет моей!