Волчица
Шрифт:
Они заехали во двор аукционного дома, который представлял из себя толстое кольцо с внутренним пространством. Во внутренний двор могли въехать только те, кто выставляет свои лоты, и после выгрузки лота — любая повозка тут же должна была покинуть территорию Дома. Лоты могли быть разными — начиная с особо ценных рабов, и заканчивая древними магическими артефактами, размер которых доходил до нескольких шагов в длину и ширину. Для разных лотов и разные аукционные залы. Их тут было несколько.
А еще — в аукционном доме имелся ресторан, в котором могли отдохнуть между аукционами все желающие — и участвующие в торгах, и не участвующие. В аукционный Дом приходили посмотреть на торги, как на спектакль лучших комедиантов, а еще, чтобы за бокалом
Карету Эдгеля пропустили сразу, вместе с двумя охранниками на запятках. Остальные охранники остались гарцевать снаружи. Двое — это чисто так…для свиты, а вообще тут, во дворе Дома Эдгелю и его лоту ничего не угрожало. Охранники Дома славились своей мощью и свирепостью, так что могли отразить любую атаку врага. Впрочем, никто и в дурном сне не видел, чтобы Дом кто-то мог атаковать. Кому и зачем это все нужно?
Что касается лота, и того, что раб может напасть на своего господина — так рабыня все равно ничего не может сделать против своего хозяина и кого либо еще. Один импульс — и она лежит парализованная. Да и практика перевозок такого товара была такова, что все склонные к побегу рабы перевозятся только в полусонном состоянии, в состоянии транса. Они попросту ничего не могут сделать без команды хозяина. Никакой своей инициативы. Скажут им идти — идут, скажут стоять — стоят. Эдакие ожившие статуи.
Давняя традиция. Говорили, что некогда были инциденты с рабами на аукционах. Доходило и до смертоубийства, когда отчаянные рабы решали подороже продать свою никчемную жизнь. Потому здесь и такие могучие охранники — потом это просто стало обычаем, когда однажды нашли склад персональных ошейников и научились их использовать. Просто так принято, что охранники Дома всегда огромные и мясистые.
Эдгель приехал за час до начала аукциона — и это в самый раз. Нужно подписать договор, дать аукционисту описание лота, показать лот, проверить, все ли в порядке с девушкой. Возьмет, да и обгадится перед началом аукциона, просто из вредности, для того чтобы навредить хозяину! То-то перед аукционом их не кормят и заранее делают клизму. А еще — могут начаться месячные, и вид девушки, истекающей красным вовсе не способствует удачным торгам.
Все это время, с самого утра Наста пребывала в состоянии тумана, и это требовало от Эдгеля некоторых усилий. Под конец, уже перед аукционом, у него даже заболела голова. Он хотел доверить ошейник Меррель, но после некоторых размышлений все-таки не решился. А вдруг у этой мелкой дуры возникнет мысль отпустить девку на волю? И плакали тогда эдгелевы денежки! Ему докладывали, что Меррель проводит в каморке Насты слишком много времени. Сидят, воркуют…небось лижут друг друга, мерзавки! Конечно, он потом как следует вздует эту Меррель, месяц будет гадить кровью подлая пакостница, но совсем-то он ее не убьет. Эта мелкая тварь невероятная умная скотина, и без нее все дела посыплются, как гнилые доски из старого забора. Эдгель знал дело, и знал людей, и без малейших иллюзий осознавал, что без Меррель ему предприятие не поднять. Это только благодаря ей капитал Эдгеля умножился в несколько раз.
А как она ловко придумала обдурить Аскера! Это же надо было додуматься — вставить лишнюю букву в его имя! А этот дурачок ничего и не понял! А если бы заметил — переписали бы расписку заново, да и всех делов. Мол, — ой, ошиблись! Сейчас, сейчас перепишем!
Вход на сцену, где будет выставлен лот, закрыт толстыми шторами, которые сдвинутся в стороны после объявления лота. Потом полчаса на то, чтобы как следует осмотреть и ощупать лот — каждый должен убедиться в том, что описание соответствует действительности, и только потом начнутся собственно торги. Эдгель смотрел в щелку между портьерами, и сердце его замирало — самые богатые, самые влиятельные люди страны! Все они здесь! Ну…или почти все. Зал был полон — триста мест, и все заняты. Стоят даже между рядами — разговаривают, смеются — воздух гудит от громких голосов.
— Привет, Эдгель! — аукционист доброжелательно кивнул торговцу, и ухмыльнувшись кивнул на Меррель — Ее тоже будешь продавать? Я бы купил! Эх, и присунул бы ей! Чтоб завизжала как следует! Эй, Мер, тебе же нравится пожестче? Эдгель, дам за нее сто золотых! Соглашайся! Хорошая цена! Ты ее уже сильно потрепал, так что не высший сорт! Не жадничай!
— Денег не хватит — довольно усмехнулся Эдгель — Привет, Сент. За эти деньги могу ее сдать на часок, но с условием, что ничего не порвешь.
— За сто золотых?! — показно вытаращил глаза аукционист — Да я за медяк передерну, а за сто золотых сам отсосу! Ха ха ха…сто раз!
Оба мужчины расхохотались, довольные своими тупыми шутками, а у Меррель не дрогнул ни один мускул на каменном лице. Хозяин не отдаст ее другому мужчине, побоится. Вдруг тот занесет какую-нибудь сложную магическую заразу, от которой девушка сгниет заживо. Меррель слышала о таких случаях. А Эдгель ее очень ценит.
Она терпеть не могла аукциониста — наглого, шумного, постоянно распускающего руки. Однажды он зажал ее, пока Эдгель отлучился в сортир, залез под юбку и сунул ей палец в щелку. И это было так мерзко, больно и грязно, что словами не передать. Меррель тогда даже не выдержала и пожаловалась Эдгелю. На что хозяин ей сказал — от нее не убудет, а поддерживать хорошие отношения с аукционистом для него очень важно. Он ведь ничего ей не порвал? Ну да, потрогал щелку — так ей должно нравиться внимание мужчин! А если не нравится — так это ее личное дело. Вот такая значит она ненормальная.
Впрочем, после этого разговора аукционист перестал ее щипать и всяко лапать. Видимо Эдгель все-таки провел с ним беседу. Что ни говори, но Эдгеля в городе уважают и даже побаиваются. Меррель знала, что у него есть такие знакомства, что лучше о них вовсе не говорить вслух. Ночные охотники за рабами — те же разбойники и грабители. Люди, для которых нет ничего святого, и у которых нет никакого будущего. Всех их поздно или рано ждет пыточная, и затем эшафот палача. Заплати им как следует — и они перережут глотку любому, даже своей матери. Если она у них была, и они не зародились в куче отбросов, как помойные крысы.
Аукционист внимательно осмотрел Насту — вначале стоя, обойдя со всех сторон, трогая, и цокая языком от восхищения, потом уложил ее в женское кресло, после чего долго и сладострастно раздвигал ей нижние губы и ягодицы, ухмыляясь и напевая под нос веселую песенку. Меррель в это время внимательно за ним следила — по приказу Эдгеля, опять куда-то отлучившегося. Вдруг сейчас ткнет пальцем и порвет девственную плеву? Из пакостности, или потому, что его кто-то для этого нанял. Чтобы нагадить Эдгелю, сбивая цену на товар. Или хуже того — пристроится, да и трахнет девчонку прямо в кресле. А потом доказывай, что это сделал он, а не сам торговец, не выдержавший напора похоти. Скандал будет несусветный! Опять же — проследить, чтобы осмотр делался без излишней грубости — царапнет грязным ногтем, попортит товар.
Однако все прошло нормально. Следов осмотра не осталось, Наста сохранилась в целости и сохранности, а когда Эдгель снова появился в пределах видимости, аукционист с восхищением заявил, что еще никогда здесь не было такого качественного товара. И что он рассчитывает на хороший куш. Чем привел Эдгеля в радужно-восторженное состояние. Уж если опытный человек так говорит, значит, мечты Эдгеля совсем не беспочвенны.
Выяснилось, что на аукцион зарегистрировалось сорок три клиента. Не так уж и много, с учетом того, что зал был полон людьми. Впрочем, это и понятно — начальная ставка в тысячу золотых многих отпугнула, а остальных привело сюда желание посмотреть — что же за девку можно продавать за ТАКИЕ деньги?