Волчицы из Машкуля
Шрифт:
— Разделяете ли вы, — спросил Мишель, — предвзятое мнение моей матери или же вам известно что-то нехорошее относительно репутации девиц де Суде?
— Ничего подобного, мой юный друг, — ответил метр Лорио, в то время как Мишель с беспокойством поглядывал на окна в доме, где скрылась Мари, — ничего подобного! Напротив, я считаю этих девушек, которых знаю с их детства, самыми достойными и добродетельными во всем нашем крае, несмотря, как вы понимаете, на сплетни, распространяемые о них некоторыми злыми языками, и на нелепое прозвище, данное им.
— Так почему же, — спросил Мишель, — вы тоже меня не одобряете?
— Мой юный друг, — ответил нотариус, — не забудьте, что я еще не высказал своего мнения, я только считаю своим долгом просить вас соблюдать осторожность… Вам нужно трижды подумать, прежде чем совершить то, что с некоторой точки зрения может показаться… простите за выражение… глупостью, но это вовсе не означает, что я призываю вас отказаться от вашей привязанности, вполне оправданной, учитывая высокие достоинства молодых особ.
— Мой дорогой господин Лорио, — заявил Мишель (находясь вдали от матери, он был не прочь сжечь за собой все мосты), — маркиз де Суде обещал мне руку своей дочери, и не будем больше обсуждать этот вопрос.
— О! Это совсем другое дело, — произнес метр Лорио. — Раз так, то мне остается дать вам лишь один совет: жениться против воли родителей нехорошо с любой точки зрения. Вы вольны настаивать на своем, но для этого вам следует повидаться с вашей матерью, чтобы не давать ей повода жаловаться на вашу черную неблагодарность, и постарайтесь ее переубедить.
— Гм! — осекся Мишель, признавая справедливость слов нотариуса.
— Итак, — настаивал Лорио, — вы обещаете мне сделать то, что я советую вам?
— Да, да, — ответил молодой человек, торопясь избавиться от нотариуса, так как ему послышался шум со стороны прохода и он опасался, что Мари выйдет, пока он говорит с нотариусом.
— Хорошо, — сказал Лорио, — впрочем, вы будете в безопасности только в Ла-Ложери; лишь влияние вашей матери сможет вас спасти от последствий вашего странного поведения. Согласитесь, молодой человек, что с некоторых пор вы совершили много необдуманных поступков, на которые никто не считал вас способным.
— Я с вами согласен, — нетерпеливо произнес Мишель.
— Вот именно этого я и хотел от вас добиться: грешник, признающий свою вину, уже наполовину раскаялся. А теперь мне надо с вами проститься: я уезжаю в одиннадцать часов.
— Вы возвращаетесь в Леже?
— Да, с одной молодой дамой, которую должны привезти сейчас в мою гостиницу, и я пообещал ей место в моем кабриолете, иначе я давно бы предложил его вам.
— Вы можете сделать небольшой крюк всего в полульё, чтобы оказать мне услугу?
— Конечно, с удовольствием, мой дорогой Мишель, — ответил нотариус.
— Поезжайте в Ла-Банлёвр и, умоляю вас, передайте это письмо мадемуазель Берте.
— Хорошо, только ради Бога, — со страхом произнес нотариус, — дайте его мне, не привлекая внимания посторонних! Вы забываете, в какое время мы живем, и ваша забывчивость приводит меня в ужас.
— В самом деле, дорогой господин Лорио, вы даже не можете спокойно стоять на месте, как только к нам приближаются прохожие, вы шарахаетесь от них, словно от чумы. Что с вами происходит? Говорите же, нотариус.
— Происходит то, что я готов поменять мое дело на самое захудалое в департаментах Сарта или Эр; если я и в дальнейшем буду переживать такие волнения, как сейчас, то умру много раньше отмеренного судьбой срока. Вы только послушайте, господин Мишель, — продолжал, понизив голос, нотариус, — мне вот насыпали в карманы против моей воли четыре фунта пороха! И я не могу ступить и шага, чтобы у меня не дрожали коленки; каждая зажженная сигара бросает меня в жар. Ну все, прощайте! Поверьте мне, вам лучше вернуться в Ла-Ложери.
А так как тревога Мишеля, как и метра Лорио, с каждой минутой возрастала, он не стал задерживать нотариуса. Он получил от встречи все, что хотел, то есть теперь он был уверен, что его письмо достигнет Ла-Банлёвра.
Теперь, когда нотариус ушел, Мишель, естественно, обратил свой взор на дом и с самым напряженным вниманием стал вглядываться в окно, где, как ему показалось, приподнялась занавеска и он различил смутный овал лица, выглядывавшего на улицу.
Мишель подумал, что девушка заметила его назойливое присутствие перед домом, поэтому он тут же направился в сторону набережной и постарался спрятаться за углом дома так, чтобы иметь возможность наблюдать за всем, что происходило на Замковой улице.
Вскоре дверь отворилась и на пороге появилась молодая крестьянка.
Но она была не одна.
Ее сопровождал молодой человек в рабочей блузе, по виду похожий на крестьянина. Несмотря на то что они быстро прошли мимо, Мишель успел заметить, что этот человек был действительно молод и благородные черты его лица особенно выделялись на фоне его одежды; Мишель также увидел, что он держался на равных с Мари и что девушка, смеясь, отказалась передать ему корзину, которая была в ее руках, когда он, по всей видимости, предложил ей свою помощь.
Змеиные жала ревности вонзились в сердце Мишеля; слова, которые ему шепнула Мари, убеждали его, что молодые люди переоделись крестьянами не только ради политических интриг, но и, возможно, из-за дел любовных, и он направился к мосту Руссо, то есть в противоположную от молодых людей сторону.
Народу значительно поубавилось, и здесь уже не было такой толчеи. Перейти мост не составило ему большого труда. Однако он напрасно искал глазами Обена Куцая Радость, Триго и свою лошадь — их и след простыл.